Отношения между 12-ступенчатыми программами и лечением должны быть такими: программы можно рекомендовать, возможно, они даже должны быть доступными на месте во время прохождения реабилитации, но к участию в них ни в коем случае нельзя принуждать и нельзя объявлять их частью официальной процедуры реабилитации. Должны быть предоставлены равные права таким альтернативным видам терапии, как «Умное выздоровление», «Светское лечение Кольцо Жизни», «Женщины за трезвость», а для тех, кто хочет научиться пить умеренно, «Умеренное потребление алкоголя». Если предпочтение все же отдается 12-ступенчатым программам, то делать это надо открыто, при том, что эти организации пока доступны по всему миру и являются совершенно бесплатными. В то время как людей, выздоровевших от зависимости, надо поощрять и предоставлять им возможности работать по найму в сфере лечения зависимостей, делать это можно только в тех случаях, когда их квалификация выходит за пределы их личного опыта, и они хорошо понимают, что разные больные требуют разного лечебного подхода.

Далее, если 12-ступенчатую программу рекомендуют врачи или представители законодательной власти, то они должны подробно объяснить больному все за и против данного вида вмешательства. Женщин и молодых людей надо предупредить, что не у всех участников таких программ добрые намерения: независимо от того, сколько времени человек участвует в программе, он может все равно остаться хищником. На самом деле, если в программе представлена вся популяция зависимых, то один из пяти участников программы будет страдать расстройствами личности, проявляющимися склонностью к манипулированию и нечестному поведению. Потенциальному участнику следует внятно объяснить суть таких понятий, как «бессилие» и «достижение дна».

Для меня самым важным лозунгом анонимных алкоголиков стал следующий: «Возьми то, что тебе нравится, и оставь остальное». Этот призыв надо донести до каждого, кто собирается присоединиться к 12-ступенчатой программе. Лично для меня моральные и духовные аспекты программы оказались полезными, но я знаю, что они же оказались вредными для многих других пациентов, и я не могу сказать, что то, что помогло мне, помогает именно при зависимостях.

Более того, зависимые – это не единственная категория людей, чье аномальное поведение может причинить вред ткани социальных отношений. Обучение восстановлению порванных отношений, гуманному отношению к себе и другим, пониманию целебного воздействия добровольного участия в программе и активного служения идее, а также вовлечение в такие практики, как медитация и молитва, которые выводят человека за пределы его «я», могут быть полезными для многих людей независимо от того, страдают они зависимостью или нет. 12 ступеней – это одна из систем избавления от зависимости, но не единственно верная.

Ошибка нашей системы обращения с зависимыми заключается в том, что она представляет дело так, будто эти учения и методы лечения являются единственным средством излечения морально стигматизированных жертв наркотической зависимости.

Служащий выкликнул мой номер, и я решительным шагом вошла в тесный зал и предстала перед судьей Снайдер. Правосудие одарило меня мимолетной улыбкой, в которой я различила неожиданную теплоту. Потом судья коротко попросила подойти к ней моего адвоката Дона и адвоката, назначенного судом. Я прислушалась, но не смогла разобрать, о чем они говорили. В какой-то момент они дружно и весело рассмеялись, что было очень необычно для помещения, где, как правило, стиснув волю в кулак, ждут решения или плачут.

К девятому сентября 1988 года мой внешний вид разительно переменился в сравнении с предыдущим моим визитом в суд, с которого прошло всего четыре месяца. Слабость абстиненции прошла бесследно, я не чувствовала себя больной. Прошла и худоба, я даже чувствовала себя толстой, хотя те сорок фунтов, что я набрала, всего лишь вернули меня к нормальному весу. Исчезла и бледность – ее сменил здоровый загар. После 30 дней реабилитации я провела три месяца в Аризоне, в маленькой гостинице в пригороде Феникса, где приняла множество солнечных ванн, ежедневно совершая прогулки в несколько миль на работу и обратно – в отель «Двор Мариотт», где я работала горничной. По выходным я купалась в озере Сагуаро, окруженном каньонами и кактусами.

Зрачки у меня стали нормальными, не изуродованными наркотиками или абстиненцией. Волосы мои, правда, были по-прежнему вытравлены перекисью, но, во всяком случае, не торчали больше беспорядочными клоками. Родители были со мной, и в их глазах читалась гордость моими успехами. Я этого не осознавала, но мой внешний вид говорил о выздоровлении более красноречиво, нежели любые слова. Судья увидела, что практически полное физическое преображение может оказаться возможным и без пластической хирургии. От абстиненции меня уже не трясло, но трясло от страха: я все еще боялась, что меня осудят на пятнадцать лет за торговлю наркотиками.

После того как судья Снайдер огласила дату следующего судебного заседания, Дон проводил меня к выходу. «Она собирается дать вам шанс, – сказал он мне со своим непередаваемым бруклинским акцентом. – Если вы воздержитесь от наркотиков, то она постарается избавить вас от тюрьмы». Он, однако, выразил осторожное сомнение в том, что это возможно юридически, но в любом случае это была хорошая новость. Потом он сказал мне, чему они смеялись.

Судья Снайдер была сильно удивлена моим внешним видом, но у нее была одна претензия: «Какой у нее отвратительный цвет волос, – пожаловалась она Дону. – Скажите ей, чтобы она что-нибудь с ними сделала». Я тоже рассмеялась, но мне потребовался еще целый год, чтобы осознать ее правоту и сменить цвет волос на более натуральный.

Прошло еще четыре года, прежде чем мое судебное дело разрешилось окончательно. За это время я окончила колледж, стала писать статьи в журналы «Виллидж Войс» и «Спин», а также начала работать приглашенным продюсером в ток-шоу Чарли Роуза на Пи-Би-Эс. (Забавно, но работу у Чарли Роуза я получила, отправив ему резюме по объявлению в «Виллидж Войс»; для резюме я использовала статью, в которой признавалась в своем наркотическом прошлом.) Кроме того, все это время я исправно посещала встречи анонимных алкоголиков, а также регулярно появлялась в суде, чтобы оповещать судью Снайдер о новостях в моей жизни.

Уголовное обвинение – это большой стресс; по силе воздействия он сравним разве что со стрессом от потери близкого друга или от смертельно опасного заболевания. Я могу подтвердить это на личном опыте. Очень часто я чувствовала себя отданной на произвол беспощадной жестокой машины или в положении муравья, замахнувшегося на трактор. Еще раз относительно бессилия: в суде мне казалось, что я нахожусь в чужой стране, не зная языка; я чувствовала себя совершенно беспомощной и могла лишь наблюдать за тем, как другие обсуждали мое будущее, не в силах ни повлиять на эти споры, ни до конца их понять.