Очевидно, Андрей рассудил правильно: намерение задержаться на юге означало, что Юрий не отказался от мысли вернуть себе Киев и готовился к новой войне. Андрей же участвовать в ней не хотел, ибо осознавал не только ее полную бесперспективность, но и ненужность ни для себя самого, ни для отца. Возможно, тогда же он сумел выговорить для себя удел в Суздальской земле — город Владимир на Клязьме. Во всяком случае, суздальский летописец прямо называет этот город «волостью» Андрея[85].

А Юрий действительно нарушил условия заключенного договора, преступил крестное целование, данное племяннику и брату. Неизвестно, какие конкретные шаги предпринял он за время пребывания в Городце (вступил ли тайно в переговоры с Владимирком Галицким, обратился ли за помощью к половцам, на что как будто намекают некоторые летописи), зато известно, что он задержался в Городце дольше оговоренного срока. Этого оказалось достаточно, чтобы Изяслав привел в исполнение ту угрозу, о которой он говорил еще в Переяславле. В августе или, может быть, начале сентября того же 1151 года (летопись в данном случае никаких дат не называет) он собрал значительное войско и двинул его на Городец Остерский.

В этом походе участвовали не только его собственные полки и, очевидно, полки его дяди Вячеслава Владимировича, не только верные берендеи, но и черниговские войска. К тому времени между черниговскими князьями также был заключен мир; узнав о том, что Юрий целовал крест Мстиславичам, Святослав Ольгович и Святослав Всеволодович отправили своих послов к Изяславу Давыдовичу и договорились о прекращении войны и разделе владений: за Давыдовичем был сохранен Чернигов, а за Ольговичами — их «отчина», Северская земля. Союз с Изяславом Давыдовичем означал союз и с Изяславом Мстиславичем. Теперь всем трем черниговским князьям предстояло на деле доказать свою лояльность киевским «дуумвирам». Изяслав Давыдович и Святослав Всеволодович пришли к Городцу сами. Ждали и Святослава Ольговича, однако воевать лично против своего давнего союзника и свата новгород-северский князь не решился и ограничился тем, что прислал свою «помочь».

Юрий с оставшимися при нем сыновьями затворился в городе. Он защищался отчаянно: «бьющим же ся им из города на многы дни», однако «тяжко бысть ему, зане не бысть помочи ему ни откуду же». То ли Юрий переоценил свои силы, то ли надеялся, что Изяслав Мстиславич завязнет в войне с Владимирком Галицким (а о походе на Галич Изяслав к этому времени уже договорился с королем Гезой, о чем Юрий, вероятно, знал), то ли просто недооценил решительность племянника, но он опять просчитался. Защищать город у Юрия недоставало сил. Ему пришлось капитулировать перед превосходящими силами противника. Но это было не просто еще одно его поражение в войне с Изяславом. По существу Юрий разрушал остатки своего влияния на юге, лишался даже того, что ему было оставлено по условиям переяславского договора. Ибо условия, продиктованные теперь, оказались много жестче. Юрий вновь должен был целовать крест Изяславу на том, что немедленно покидает юг и возвращается в Суздаль. Но, главное, он лишался Переяславля. Юрий вынужден был вывести из города своего сына Глеба и передать ему Городец Остерский — последний оставшийся у него оплот на юге. Переяславль же Изяслав забрал себе. Отныне в этом городе должен был княжить его старший сын Мстислав.

Только после того как Юрий крестным целованием подтвердил все эти договоренности, князья отступили от Городца. «Иду уже Суждалю» — приводят летописцы слова Юрия. (Автор Никоновской летописи дополняет их клятвой, произнесенной суздальским князем: «Яко никакоже возвращуся семо, ни пребуду зде». «Они же даша ему путь».) Юрий оставил в городе сына Глеба, а сам направился к Новгороду-Северскому. Здесь он встретился со своим старым союзником Святославом Ольговичем. Князья не имели друг к другу претензий. Они понимали, что пути их разошлись, но насколько бесповоротно, в то время еще не могли знать. А потому встреча получилась хотя и невеселой, но дружеской: Святослав принял свата «с честью великою и повозы да ему».

Из Новгорода-Северского через Вятичскую землю Юрий поехал в свой Суздаль. Он прибыл домой, по-видимому, в сентябре или, может быть, октябре 1151 года.

* * *

Но испытания и унижения, выпавшие на его долю, не закончились. Спустя несколько месяцев, находясь в Суздале, Юрий получил известие о полном разорении Городца Остерского.

Что предшествовало этому, неизвестно. Почему Изяслав Мстиславич решился нарушить договоренность с суздальским князем? Только ли потому, что он чувствовал свою силу и безнаказанность, а черниговские князья — бывшие союзники Юрия — перешли на его сторону? Или же сам Юрий вновь совершил какие-то действия в нарушение крестного целования, может быть, начав «искать» Киев под племянником и братом? Летописи хранят молчание по этому поводу, позволяя нам предположить, что имело место не что иное, как обычная расправа над уже поверженным противником. Изяслав сделал все, чтобы не допустить возможного усиления Юрия, возможного появления его на юге[86].

В этой акции Изяслава Мстиславича вновь приняли участие и черниговские князья — Изяслав Давыдович и Святослав Всеволодович. (Святослав Ольгович от такой сомнительной чести уклонился.) Князья съехались в Киев, «и ту сдумавше, разведоша Городок Гюргев и пожгоша и». Слово «разведоша» означает, что жители были поголовно захвачены в плен и выведены («разведены») на новые поселения — надо полагать, князья разделили пленников поровну. Крепость же сравняли с землей («раскопа и засыпа рвы», — добавляет автор Тверского летописца) и сожгли. Огонь не пощадил даже церковь Архангела Михаила, выстроенную князем Владимиром Мономахом, — полностью сгорел ее деревянный «верх», то есть барабан с куполом. (Городец Остерский будет заново отстроен и церковь поновлена только в 1195 году, при сыне Юрия Долгорукого Всеволоде Большое Гнездо.)

Судя по тому, что известие о разорении Городца открывает летописную статью 6660 года, событие это имело место весной 1152 года — незадолго до того, как князь Изяслав Мстиславич со своими дружинами выступил в новый поход против князя Владимирка Галицкого. Он оставлял за собой полностью послушную ему Южную Русь, без видимых противоречий и уязвимых мест, разрубив перед самым своим уходом последний из тех узлов, что были завязаны Юрием Долгоруким.