Летопись подробно рассказывает об этих переговорах. «Вячеслав же рече ко Изяславу и к Ростиславу: “Се есмы, братья, уже доспели, а Гюрги мне брат есть, но моложии мене, а яз стар есмь, а хотел бых послати к нему и свое стар[е]ишиньство оправити…”». Мстиславичи поддержали его: «Тако же, отце, и учини, тако право». Отправляя к Юрию своего посла, Вячеслав вспомнил обо всех обидах, которые причинили ему соперничающие князья — и Изяслав, и Юрий. Не случайно свою речь к брату он диктовал послу в присутствии старших Мстиславичей — им также было что послушать. «Аз есмь, брате, тобе много молвил и Изяславу, обеима вама (двойственное число. — А.К.): не пролеита крови хрестьяньскы, не погубита Рускы земле, того вас есмь бороня. И не правил себе, оже мя переобидила, и первое, и другое, и бещестье на мене еста положила. А полкы имею, а силу имею, и Бог ми дал. Но яз Рускыя деля земли и хрестьян деля того всего не помянул…» Но тут же Вячеслав как раз и «помянул» о том, как его обманули сначала Изяслав, не только не передавший ему Киев после победы над Игорем (вопреки собственному обещанию), но и отнявший у него Туров и Пинск; а затем и Юрий, лишивший его Пересопницы и Дорогобужа и также не давший ему обещанного Киева. «Се же Изяслав аче и двоича (дважды. — А.К.) ступил (нарушил. — А.К.) слова своего, — продолжал Вячеслав, — се же ныне, добыв Киева, и поклонил ми ся, и честь на мне положил, и в Киеве мя посадил, и отцемь мя назвал, а яз его сыном». И если прежде Юрий не мог заключать мир с Изяславом, так как не хотел поклониться «моложьшему», то теперь он может заключать мир с ним, с Вячеславом: «Яз тебе старей есмь не малом, но многом… Пакы ли хощеши на мое старишиньство поехати, я ко то еси поехал, да Бог за всим (то есть Бог рассудит. — А.К.)».

Юрию приходилось искать контраргументы. Его посол из Василева отправился в Киев с ответным посланием. «Яз ся тобе, брате, кланяю, — писал Юрий Вячеславу. — Тако право есть, ако то и молвиши: ты мне еси яко отець». Однако договариваться Юрий согласен был с одним Вячеславом, но не с Мстиславичами: «Аже ся хощеши со мною рядити, ать поедеть Изяслав Володимирю, а Ростислав Смоленьску, а ве ся сама урядиве».

Гонцы сновали между Василевом и Киевом и в ту, и в другую сторону. На послание Юрия Вячеслав отвечал своим, текст которого, несомненно, был согласован с Изяславом Мстиславичем, а возможно, и продиктован последним. «У тебя сынов 7, — писал Вячеслав брату, — а яз их от тебе не отгоню. А у мене одина (только. — А.К.) два сына: Изяслав и Ростислав…»[81] Именно в ходе этих переговоров Вячеслав и предложил брату новое разделение волостей, при котором за Юрием оставались на юге Переяславль и Курск, но при условии отказа от союза с Ольговичами и половцами: «Я, брате, тобе молвлю: Рускы деля земля и хрестьян деля поеди же у свои Переяславль и в Куреск и с своимы сыны… и Олговичи пусти домови, а сами ся урядим, а крови хрестьянъскы не пролеимы». Это было последнее условие, на котором мог быть заключен мир. В присутствии Юрьевых послов Вячеслав оборотился к храмовой иконе на церкви Благовещения над киевскими Золотыми воротами, призывая саму Пресвятую Богородицу — небесную покровительницу Киева — рассудить их спор с Юрием: «А той ны Пречистеи Госпожи судити с Сыном своим и Богом нашим в сии век и в будущий».

Но примирение было уже невозможно. Ни требование Юрия — чтобы Изяслав ушел во Владимир-Волынский, ни требование Изяслава — чтобы Юрий довольствовался Переяславлем, не могли быть выполнены. Как только посол Юрия вернулся из Киева с последними предложениями Вячеслава, Юрий объявил о выступлении в поход и уже на следующий день подошел к Киеву.

Войска Юрия и его союзников расположились у Лыбеди. Эта речка, местами пересыхающая, местами, наоборот, образующая искусственные пруды, стала последним естественным рубежом перед Киевом. Натиск Юрьева войска оказался далеко не всеобщим; военные действия развернулись не по всей линии фронта, а лишь на отдельных участках. Летописец — и это стало уже привычным — отмечает особую отвагу князя Андрея Юрьевича: действуя вместе с половцами, он и его двоюродный брат Владимир Андреевич «налегоша силою» и переправились через так называемую Сухую Лы-бедь — старое пересохшее русло реки. Андрей устремился на врагов, причем опять оторвался от собственного полка, не поддержавшего его порыв: «Андрееви же гнавшю ратные малом не до полков их», так что едва не оказался во вражеском окружении. Один из половцев ухватил его коня и вернул князя назад; «и лая дружине своей, зане бяхуть его остали вси половци».

Битва продолжалась до вечера. Еще на некоторых участках Юрьевы войска смогли переправиться через Лыбедь — в частности, на Оболони и напротив Лядских ворот, «на песках» (где, как мы помним, стоял князь Борис Городенский). Однако развить успех Юрию не удалось. По большей части его воины ограничивались тем, что перестреливались с противником через Лыбедь, то есть действовали крайне пассивно. Как полководец, Юрий, несомненно, уступал своему племяннику. Битва у Киева подтвердила это в очередной раз.

Изяслав без видимых усилий сумел перестроить свои войска и отразить натиск. Он повелел, не «руша» полков, выделить из каждого по несколько воинов и «нарядити» из них особую дружину. А затем одновременно всеми силами — в том числе и новообразованной ударной дружиной — обрушиться на переправившиеся через Лыбедь вражеские полки: «одиною всим потькнути на нь». В этом наступлении самое активное участие приняли «черные клобуки».

Полки Юрия удара не выдержали. Повсеместно они были загнаны в Лыбедь. На отдельных участках переправляться приходилось без всякого брода, вплавь, а это делало отступающих особенно уязвимыми для вражеских стрел и копий. «И тако избиша е (их. — А.К.), а другыи изоимаша е, инии же с конь сбегоша, и многы избиша». Среди погибших летописец называет половецкого «князя» Севенча Боняковича, похвалявшегося накануне похода ударить саблей в Золотые ворота.

Более Юрий попыток переправиться через Лыбедь не предпринимал: «Оттоле же ни один человек не перееха боле того на сю сторону», — свидетельствует летописец. «Гюрги, оборотя полкы своя, поиде прочь». Битва за Киев по существу завершилась.

* * *

Отступление Юрия объяснялось не только его страхом перед превосходящими силами Изяслава Мстиславича. Как всегда, Юрий надеялся на своего свата и союзника Владимирка Галицкого. Очевидно, еще прежде он просил его о помощи, а теперь получил известие о выступлении князя из Галича. Так что Юрий не просто уходил из-под удара противной рати, но стремился выждать время, чтобы соединиться со своим могущественным союзником и продолжить войну.

Сразу же после неудачной битвы на Лыбеди Юрий отправил к Владимирку своего племянника Владимира Андреевича. Тот должен был сообщить галицкому князю самые последние новости и, главное, поторопить его. Сам Юрий направился к Белгороду — важнейшей крепости к западу от Киева.

Изяслав Мстиславич сделал все, чтобы помешать новому маневру суздальского князя. Правда, он не стал преследовать Юрия, что называется, по горячим следам, но отложил наступление на день. Летописец объясняет это просьбой Вячеслава. «Се есть начало Божий помочи, — будто бы заявил тот племянникам, отговаривая их от немедленного наступления. — …Оже Бог дасть… а заутра… поидемы же по них». Торопить события значило бы спугнуть удачу. «Не бывает двух радостей в один день», — говорили в таких случаях полководцы древней Руси. Но один день — одна радость, другой — другая.