Врач хмурится, ожидая, когда же я решусь. Разворачиваюсь обратно и киваю отцу, повторяя его же слова:

— Иди. И передай ей, что мы её очень любим.

Утром приехали Рома с бабушкой и дружно отправили нас с отцом домой. Мы порывались остаться, но перед бабушкой в сочетании с Романом оказались просто бессильными.

Несмотря на то, что папина машина ждала нас на стоянке, заказали такси, садиться за руль никто не рискнул. Отец был загадочным и задумчивым — визит к маме всколыхнул в нём неясные мне эмоции, которые он пояснил кратким: «Воспоминания». Я старался не трогать его, беспрерывно поглядывая на часы, в Москве всё ещё было до неприличия рано, чтобы звонить Вере. А меня прям жгло. За эту ночь я пережил столько, что мне просто было необходимо поделиться с кем-то.

В итоге я не смог придумать ничего умнее, чем написать пробное: «А у меня брат родился».

Ответ пришёл почти моментально.

«Брат? А ты мне ничего сказать не хочешь?»

Стало неудобно. Ну да, я же не говорил ей ничего об этом.

«Прости».

«Чернов, если ты ещё раз выставишь мне претензию о моём молчание, обещаю, что до конца дней с Бонифацием будешь гулять исключительно сам!»

Улыбка вырвалась сама по себе. И пока я набирал сообщение о том, что готов понести любое наказание, Вера успела опередить меня:

«Как мама?»

«Ещё пока в реанимации, но врачи обещали сегодня перевести, если всё будет хорошо».

Меня так к ней и не пустили, но отец, пробывшей с ней мучительно короткое время, клялся, что всё будет хорошо. И я был склонен верить ему, потому что это был единственный вариант развития событий, который нас устраивал. Успокоился ли я? Не знаю. Я же с ней так и не увиделся, но ориентировался на отца, который не то что бы расслабился, но, по крайней мере, хоть немного просветлел. Да и домой бы он себя вряд ли разрешил отправить, если бы хоть немного сомневался в безопасности мамы и Никиты.

«Так и будет» — заверяет меня Вера.

«Знаю»

А дальше между нами повисает неловкая пауза, которая осязаема даже через тысячи километров. В итоге я сдаюсь первым.

«Я скучаю».

Вера могла отделаться банальным: «Я тоже», и я был бы уже счастлив. Но лёгкие пути не для неё.

«Чем докажешь?», — издевается она надо мной.

Я даже довольно ухмыляюсь, но бессонная ночь даёт свои огрехи, поэтому в голову не идёт ничего хорошего, кроме странного:

«Усы, лапы и хвост — вот мои документы».

Чувствую неловкость и сам недоумеваю, когда же успел начать смущаться перед Верой. Не бояться, не стыдиться… а именно смущаться. Боже мой, какое же это забытое чувство. И почему именно сейчас? После всего того, что уже было между нами? Да мы даже в постели данный этап прошли молниеносно, будто и не было его.

Впрочем, Вера не оставляет мне особых шансов на размышление.

«Хочу…»

«Что именно?» — затаил я дыхание.

«Всё хочу… и усы, и лапы, и хвост, и документы… при условии, что ты к ним прилагаешься».

И мои губы растягиваются в ещё большей улыбке, и я ничего не могу с этим поделать.

Мама с малявкой пролежали в больнице почти две недели. Правда, их достаточно быстро поместили в одну палату, и мы всем семейством в разных вариациях каждый день ездили туда. Должно быть, папа нажал на все возможный кнопки, потому что нас пускали, но при этом скрипели зумами и возмущались, когда же мы уже кончимся все. А мы не кончались, правда, старались не наглеть, и приезжали не всей толпой, а по два-три человека. Папа, разрывающийся между больницей и работой, в итоге получил нагоняй от матери, что бросил детей на произвол судьбы. А дети, то есть мы, лишь лукаво улыбались, ибо знали, что в отсутствие обоих родителей полностью переехали на бабушкины харчи. Причём, обе бабули настолько усердно расстарались, что уже к концу первой недели я понял, что мои джинсы стали с трудом застёгиваться.

И вот, когда настал день Икс, и мама с Никитой наконец-то оказались дома, мы вдруг все вместе поймали себя на мысли, что не знаем, что делать. Вернее, родители-то знали и вели себя вполне спокойно, а вот мы впадали в крайности. Например, начинали паниковать из-за любого писка малявки, а пищал он к слову часто, либо же пытались ходить на цыпочках и не дышать, когда он спал. Насмотревшись на нас, мама объявила, что пора сокращать количество невротиков в нашем доме. Я с Дамиром и Ромой уже принялись образно паковать чемоданы, когда случилось неожиданность.

Отцу понадобилось в Москву по делам. Он отбрыкивался и отказывался как мог, но у клиентов что-то очень сильно не срасталось. И мама, наблюдавшая за всеми его метаниями, объявила, что сама в состоянии справиться с одним единственным младенцем, к тому же Кир и девочки готовы оказать всю возможную помощь. Отец не соглашался, и мы как три болванчика, синхронно кивающие головами, объявили, что никуда не уедем, пока он не решит всех своих проблем. Поэтому Александру Дмитриевичу пришлось сдаться и покинуть своё родовое гнездо на два дня, за которые мы в конец довели маму до белого каления своей заботой и тревогами. В результате чего, она всплеснула руками и объявила, что меня и Дамира нужно срочно женить, а Рому отправила к Соне.

Впрочем, за эти два дня случилось ещё одно важное событие. А именно звонок отца из Москвы.

Дело было в том, что в обычные свои визиты в столицу, если папа приезжал один, он всегда селился у нас с Дамом. Бывало не так часто, но случалось. Вот и в этот раз, после аэропорта и пары деловых встреч отец прямой наводкой отправился куда? Правильно, на нашу квартиру. А там, как известно, обитал не только один Бонифаций, но ещё и Вера. Про которую я до сих пор не имел возможности поведать родителям. Сначала мне не хотелось никого вмешивать в наши отношения, братьев за глаза хватало, а затем просто откровенно было не до этого.

Так вот, в тот вечер мы как всегда сидели у нас в комнате и вяло пикировались с Ромой по очередному пустяку, когда у меня зазвонил телефон. А поскольку отец улетел только утром, а сейчас на дворе уже была глубокая ночь, я был слегка озадачен.

— Да, пап?

— Два вопроса, — одновременно раздражённо и раздосадовано сообщил папа. — Первый, что это за чудо с фиолетовой головой? И почему она падает в обмороки?

Самым сложным оказалось просто удержать себя на месте и не впасть в отчаяние. Когда Чернов позвонил и сказал, что не приедет, мне показалось, что мир ушёл из-под ног. Не знаю, потемнело у меня в глазах или нет, но я тогда долго сидела на университетской парковке и смотрела в пустоту. Первым осознанным порывом было вернуться к Кроле, отключить телефон и зарыться в общаге, ну или вообще уйти жить к Севке. Но какое-то внутреннее сопротивление заставило собрать остатки гордости в кучу и поехать к нему домой.