Если отец благородного семейства чему-то и удивился, то виду не показал, с превеликим удовольствием на лице умяв предложенный ему «изыск». И тут я задумалась о том, что, наверное, известные адвокаты не так часто опускаются до обычной человеческой шаурмы.

— Вера, я не такой уж сноб, — смеётся он, легко считывая все мысли с моего лица.

— Всякое бывает, — пожимаю плечами, а сама прикидываю, насколько будет прилично, если я просто сбегу в университет.

— Александр Дмитриевич…

— Просто Александр. Впрочем, можно и Саша. Когда одновременно являешься отцом недельного ребёнка и двадцатилетнего жлоба, немного путаешься в правильности обращений.

— Александр Дмитриевич, — тараторю я, не давая возможности в очередной раз меня перебить. — Мне на учёбу пора ехать.

— Понял, — спокойно кивает он головой. — Так бы сразу и сказала, чтобы не лез со своими разговорами.

Предательски краснею и бурчу, что мне надо что-то там и вообще давно опаздываю. Покидав нужные вещи в рюкзак, я на предельной скорости натягивала на себя куртку с ботинками. А вот отец благородного семейства ничуть не стесняясь, стоял, облокотившись к стене, и наблюдал за моим побегом, при этом довольно улыбаясь. В этот момент становилось понятно, в кого они все такие пошли… И Стас, и Дам, и Рома…. Боже, бедная их мать, когда они все вместе собираются.

Уже почти начала лепетать свои прощания, когда «можно и Саша» заговорил.

— Я заканчиваю дела и улетаю домой, так что, наверное, мы сегодня с тобой больше не увидимся.

И пока я думаю, как сказать ему о том, что очень жаль, но при этом, чтобы оно не звучало как «аллилуйя», мой гость продолжает сам.

— Вера, я рад, что мне удалось с тобой познакомиться, и можешь быть уверена, что эта великовозрастная бестолочь получит по ушам, за то, что тормозит там, где не надо.

— Не стоит…

— Стоит! — категорично отрезает он все мои возражения. — Но, тем не менее, это даже хорошо, что всё вышло так, как вышло, зато я увидел всё своими глазами. В естественных условиях, так сказать. Я могу тебя кое о чём попросить?

— Конечно! — с энтузиазмом киваю головой.

Всё что угодно, лишь бы эта неловкая встреча уже подошла к концу. Не то чтобы отец Стаса мне не понравился, скорее даже наоборот. Просто… Просто «ААа — аа-аа-а» какое-то.

— Понимаешь, Стасу сложно признаваться в своих ошибках. Боюсь, что эта черта досталась ему от меня. И порой он может быть непроходим… даже не знаю какое слово выбрать. Пусть будет балбесом. Когда он не знает, что точно делать или когда его захлёстывают эмоции, он может таких дров наломать. И ему надо с этим помочь, поэтому не бойся говорить ему о том, что думаешь насчёт его поведения или действий, не бойся говорить о том, что тебе нравится или не нравится, можешь даже критиковать или носом по батарее, — тут он даже почти засмеялся, довольный своим предложением. — Порой он бывает не прав и ему об этом нужно говорить, — всё это время я послушно киваю головой. Я бы вообще сейчас с чем угодно согласилась, лишь бы покончить со всей этой экзекуцией. Но Чернову-старшему всё ещё имелось что сказать. Интересно, они все там такие говорливые? — А иногда… он бывает прав и его нужно слушаться. Поэтому просто позволь ему заботиться о тебе. Для него это важно.

Учёба проходит сносно. Даже вполне неплохо. Потому что конец семестра, и я удивительным образом оказываюсь допущена ко всем зачётам и экзаменам с первого раза. Я не глупая, но я вечно занятая и апатично-истеричная, поэтому и с постоянными хвостами… по крайней мере была последние два года. А тут, оказывается, что я почти примерная студентка, и даже одногруппники со мной здороваются. Или всё же я первая начала? Загадка.

Разговор с Александром… Дмитриевичем всё ещё не выходит из моей головы, но я теперь неплохо контролирую себя, а собственные мысли вполне подчиняются мне. И все эти нежданные открытия вдруг радуют меня. И даже помирать не хочется, как всю последнюю неделю. Ну как помирать. В обморок меня больше не тянет.

После пар, немного поболтала с Кролей, но та сегодня куда-то спешила, поэтому разговор вышел кратким, но весёлым. Спешить мне было некуда. В бар не хотелось, да и Сева запретил там появляться.

Долго бродила по городу, который уже вовсю готовился к Новому году. Даже снег какой-никакой выпал. Размышляла на тему, а не позвонить ли Стасу и не послать ли его куда подальше. А что? Папа же его велел устраивать своему отпрыску разбор полётов? На самом деле мне просто хотелось услышать его голос, удостовериться, что он всё ещё есть, даже если это "есть" располагалось в другой части страны. Вот почему мы не в Андорре живём? Шаг влево, шаг вправо, и вы на месте.

Но вместо этого я делаю настолько абсурдный по своей логике шаг, что пугаюсь сама. И даже десять раз порываюсь сбросить вызов, но абонент всё-таки успевает, бросить в трубку свою удивлённое: «Ника?».

Отцу я звонила редко, а в последний год можно сказать, что скорее никогда. Когда моё молчание затягивалось, он объявлялся сам, как тогда на парковке. Недовольный, возмущенный, но появлялся, и даже пытался со мной говорить, но получалось так себе. Он морщился, а я артачилась, особенно после того, как узнала, что он ушёл от своей жены. Об этом я не говорила никому, но где-то в самой тёмной части своей души, я чувствовала на родителей обиду за то, что они сумели наладить свою жизнь только после того, как я сбежала от них, разрушив всё что могла до основания. Получается, что все эти годы я не скрепляла их отношения, а стояла между? По крайней мере, это звучало логично.

Маме я вообще не звонила. Впрочем, она тоже не появлялась. А у меня перед глазами всё ещё стояло её упрекающее:

— Ника, я жду тебя тогда, когда ты уже наконец-то определишься со своими желаниями.

На самом деле я этого очень хотела. Прийти к ним и уверенно заявить:

— Смотрите, вон она я — Вера! И я знаю, чего я хочу. И я счастлива.

Но даже я со всеми своими обидами и сомнениями понимала, насколько это глупо. И что в первую очередь во мне говорит обида. А утренний разговор про Стаса подсказывал, что я как он… и там не только обида, но и куча своих свершённых ошибок. Вот только сейчас некому было меня носом по батарее провести. Да и я бы никому не позволила, тут надо было самой.

В общем, я позвонила отцу.

Разговор у нас вышел растерянный и несуразный. Я до конца не понимала, что хочу сказать ему. Возможно, я просто насмотрелась на Черновых, и мне захотелось так же. Константин Валерьевич был слегка напряжён, но вёл себя сносно, не предпринимая попыток давить на меня или критиковать.

И лишь перед тем как повесить трубку он не утерпел и задал тот самый вопрос, который всё ещё остро стоял на повестке:

— Ты придёшь?

Это было про их свадьбу. Про их с мамой свадьбу, когда дряному фарсу последних двадцати лет будет поставлен конец. Я так боялась стать опять его частью. По большей части. Потому что всегда оставалось другое, не такое очевидное, но в разы более противное. Иррациональное, но вполне ощутимое и болезненное опасение, что я опять всё испорчу… между ними.