– Вам не кажется, дорогой друг, что нам надо навестить вашу дочь в ее… э… заграничном странствии? – после некоторой паузы предложил толстяк.

От любого другого человека услышанная фраза прозвучала бы оскорблением, намеком на то, о чем принято молчать, но Чарли был старым другом, от которого просто не могло быть тайн. И на которого не было обид.

Чарли был единственным человеком, кому лорд показал полученное от дочери письмо. Там было всего три слова: «Папа, я счастлива». Эти три слова сумели обезоружить посла, заставили пойти на обман с якобы отправлением дочери в путешествие по Европе. Равно как не вмешиваться в ее отношения с Командором.

– Если бы знать, где они находятся в данный момент, – вздохнул лорд. – Флейшман сообщал, будто де Санглиер почти постоянно находится в разъездах. И лишь иногда появляется в своем доме в Коломне. Знать бы, когда.

– Давайте просто нагрянем туда, а там будет видно. Подождем, если что, – предложил Чарльз. – Петр тоже куда-то уехал. Если и не застанем, то хоть узнаем новости от Флейшмана.

Лорд вздохнул и согласился.

Поговорить с Командором все равно было надо.

Разговора о ближайших делах Кабанов старательно избегал. Он не хотел разлучаться с Мэри, терять ее и в то же время не был уверен в ней до конца. Вдруг в благородной леди взыграет квасной британский патриотизм? И что тогда? Какой будет выбор – любовь или родина? Уж лучше вообще не ставить человека, тем более – женщину, перед подобной проблемой.

Без нее все слишком запутано. Все люди как люди. А тут… Можно оправдываться чувствами, обстоятельствами, но фактом является то, что Кабанов живет с замужней женщиной. К тому же – дочерью британского дипломата. И ладно бы, в начале двадцать первого века, когда на мораль стали смотреть сквозь пальцы.

Иногда Сергей ругал сам себя за слабость. Порой ему казалось, что он предал память Наташи и Юленьки. И все равно был готов отстаивать внезапно свалившееся на него нечаянное счастье хоть против всего света.

Только как быть с грядущей войной? И вообще, можно ли не доверять своей подруге, учитывать возможность предательства с ее стороны?

Но есть ли женщины, которые не предадут ни при каких обстоятельствах? Не в одном, так в другом? И почему в голову всегда лезут вопросы, не имеющие однозначного ответа?

И громом среди мартовского неба явился визит лорда Эдуарда. Вопреки обыкновению – одного, без привычного толстого сэра.

Ни о каких делах Эдик особо не расспрашивал, в планы проникнуть не пытался, ни в чем из случившегося не обвинял. Лишь еще раз предложил перебраться в Англию и, услышав очередной отказ, привычно не огорчился этому.

Зато совершенно неожиданно вдруг сообщил, что уже готовит бумаги для бракоразводного процесса.

Под испытующим взглядом лорда Кабанов от души поблагодарил былого противника, а затем официально попросил руки его дочери. Как только она станет свободна.

Мэри же проявила свою радость чересчур бурно для воспитанной британской леди – просто бросилась отцу на шею. Вроде бы хотела следом и Кабанову, но тут сумела сдержаться, взглядом пообещав проделать и это, и многое другое наедине.

– Не стоит благодарностей. – Эдуард выглядел не привычно надменным, а несколько усталым и даже постаревшим. – Я просто очень хочу двух вещей: счастья для дочери и, обязательно, – внуков.

Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Мэри выполнила гораздо больше, чем обещала взглядом, и теперь умиротворенно обвилась вокруг Кабанова и доверчиво положила голову ему на плечо.

– Серж, я хочу вам сказать…

Будь проклят язык, в котором даже нет доверительного обращения на «ты»! Получалось как-то отстраненно вежливо, невзирая на нежный тон.

Возможно, Мэри сама поняла разницу, и потому окончание фразы неожиданно прозвучало по-русски:

– Я счастлива, Серж.

Вместо ответа Кабанов припал к распухшим от поцелуев нежным губам. Да и что слова? Все они кажутся настолько бледными для выражения обуревающих чувств! Пусть вместо них говорят губы и руки…

Но скорая разлука давила, а принятое решение скрывать ее причину поневоле мучило совесть. Кабанов привык не делиться с женщинами собственными проблемами, стараться оберегать их от суровых реалий мира, но тут женщина была несколько другой, непохожей на остальных, да и причиной скрытности являлось недоверие. Хотя как можно не доверять той, с которой ты составляешь одно целое?

Мэри явно что-то почувствовала и потому спросила:

– Серж, что-то случилось?

– Пока нет, – вздохнул Кабанов. – Но как только сойдет снег, мы на некоторое время расстанемся.

– Зачем? – не поняла Мэри. – Война с турками закончилась. Разве я не могу поехать с тобой?

– В этом случае боюсь, что нет.

– Так, – в голосе леди промелькнуло нечто от Ягуара. – Командор, я дала повод что-то скрывать от меня?

– Мэри, есть вещи, о которых лучше не знать, – попробовал защититься Командор. – Я служу России, а ее интересы могут несколько отличаться от тех, которые близки тебе.

– Мне близко только то, что беспокоит тебя, – твердо произнесла женщина.

Она даже отстранилась от Кабанова, словно подчеркивая неизбежный в противном случае разрыв.

– Просто намечается одно весьма деликатное дело. И я не хочу, чтобы ты… – Командор замялся, пытаясь подобрать такие слова, которые не обидели бы благородную леди.

Вдруг горячее женское тело вновь прильнуло к нему, и Мэри тихо шепнула:

– Серж! Я так долго тебя ждала!.. Или прогони, или…

А дальше слова вновь стали абсолютно не нужны. По крайней мере – на какое-то время… И только чуть позже приговором обоим прозвучали слова:

– А ведь я от тебя уйду, Серж. Не могу я так. Пойми, не могу…

По европейским меркам Рига считалась весьма крупным городом. Шутка ли сказать – больше шести тысяч постоянных жителей! Если же считать вместе с постоянным шведским гарнизоном – то чуть ли не в два раза больше. Как ни крути, один из самых больших городов Прибалтики.

Разумеется, почти все жители Риги были немцами. Латышам вообще запрещалось селиться внутри крепостных стен. Исключение составляла только прислуга да небольшое число чернорабочих. Хотя по обычному городскому праву каждый, кто сумел бы прожить в городе два года, становился свободным, на практике провести здесь хоть одну ночь для коренного жителя было почти неразрешимой проблемой.

Шведское владычество довольно болезненно ударило по бюргерам. Как любой порт, Рига жила торговлей. Вот только казна Швеции была пуста, и чтобы ее наполнить, не столь далекая метрополия постоянно увеличивала всевозможные налоги, а то и вводила новые. Одним из них стали так называемые лицензии – дополнительные торговые пошлины со всех товаров, идущие непосредственно в королевскую казну. Фактически Швеция пыталась жить за счет своих колоний. Пусть не заокеанских, как у Англии, Голландии, Франции, но все же заморских.