1 августа Черчилль написал Клементине, которая была на побережье: «Работа идет непрерывно, и, похоже, день ото дня ее становится все больше. Но на воскресенье у меня никаких планов, кроме как приехать и спокойно побыть с тобой. Мы найдем хороший песчаный пляж, а я построю из песка красивый замок. Дорогая моя, больше всего в эти дни одиночества мне хочется покрыть поцелуями твое лицо и погладить твое тело».

В течение августа – сентября Черчилль посещал военно-морские базы на побережье Британии, наблюдал учебные стрельбы, тактические учения, присутствовал при спуске новых кораблей, инспектировал верфи, береговые укрепления, подготовку вооружений, изучал новинки военной техники. «Сегодня под руководством молодого офицера продолжал изучать торпеду, – писал он Клементине. – Это сложно. Такие возможности, какие мне и не снились. Я могу исписать десять страниц о системе клапанов».

Осенью с французским министром флота Черчилль обсуждал возможности усиления Франции как морской державы в Средиземноморье, что дало бы возможность Британии сконцентрировать собственные силы в Северном море. Впрочем, ему не хотелось видеть Британию присоединившейся к французской системе союзов, особенно к союзу с Россией. Он говорил Асквиту и Грею, что «против любых соглашений, в результате которых мы окажемся слишком тесно связанными с Францией и лишим себя свободы выбора, от которого может зависеть возможность предотвратить войну. Кроме того, нельзя заключать никаких договоренностей, в результате которых Британию могут обвинить в вероломстве, если в какой-то момент мы решим отойти в сторону».

Дополнительные бюджетные расходы на флот должны были обеспечить численное превосходство военно-морских сил, но Черчилль хотел также увеличить и количество личного состава. Ради этого он настаивал на увеличении оклада рядовым и старшинам и строительстве баз отдыха на берегу. Посетив Харидж, он нашел средства для сооружения футбольного поля, столовой с читальным залом, приобретения бильярдных столов, сооружения кегельбана и мест для ночлега, чтобы матросы, сошедшие на берег, имели возможность нормально отдыхать.

От его внимания не ускользала ни одна проблема. В октябре Черчилль предупредил Ллойд Джорджа, что в скором времени потребуется очередное увеличение расходов на флот. При этом он отметил, что немецкий линейный крейсер «Зейдлиц», новейший боевой корабль Германии, технические характеристики которого стали известны Адмиралтейству, имеет более мощную броню, а по всем остальным характеристикам никак не уступает сопоставимому по классу английскому «Тайгеру».

Черчилль постоянно сражался за нужды своего ведомства с министром финансов. Через четыре дня после письма о «Зейдлице» он выступил в кабинете министров с просьбой повысить денежное содержание морякам. Ллойд Джордж тут же упрекнул его, что он «ищет любую возможность для разбазаривания денег». Через три недели Черчилль узнал, что Австро-Венгрия может начать строительство трех новых линкоров. Он немедленно написал премьер-министру: «Обратите внимание! Вы понимаете, что это означает, если окажется правдой? Какой смысл упрекать меня? Если австрийцы помимо всего, что предполагалось и против чего Британия уже предприняла меры, займутся сооружением этих дополнительных кораблей, нам придется принимать дополнительные меры».

Черчилль не собирался тратить деньги без крайней необходимости. Подготавливая смету расходов на 1913–1914 гг., он обещал кабинету представить неопровержимые основания для каждой указанной им статьи расходов. 9 декабря он написал Ллойд Джорджу: «Абсолютно уверен, что правительству достаточно четко и ясно изложить свою позицию в палате общин, чтобы без особых трудностей получить суммы, необходимые для безопасности государства».

Напряжение начало сказываться на личной жизни Черчилля. «Вчера вечером я совершил глупость, – написал он жене с борта «Энчантресс» в начале семидневной разлуки, – но ты знаешь, как легко я становлюсь жертвой нервов и предубеждений. Как жаль, что тебя нет со мной. Как бы мне хотелось поцеловать твое личико, погладить твои детские щечки, чтобы ты замурлыкала у меня на руках. Не допускай и мысли о неверности. Ты у меня – единственное, что вносит просвет в нынешнее беспокойное и смутное существование».

В начале 1913 г., посетив базу военно-морской авиации в Истчерче на острове Шеппи, Черчилль попросил молодых пилотов научить его летать. Это было опасное дело. В 1912 г. приходилась одна смерть на каждые 5000 вылетов. Полеты были редкостью не только для гражданских лиц, но и вообще для всех старше тридцати двух лет. Первым инструктором Черчилля стал двадцатитрехлетний Спенсер Грей, потомок графа Грея, пионер воздухоплавания. Пилоты пришли в изумление и восторг оттого, что первый лорд изъявил желание освоить их опасное ремесло. Его энтузиазм оказался тонизирующим. Один из пилотов, Айвон Куртни, позже вспоминал, что перед первым совместным полетом с Черчиллем тот сказал ему: «Авиация переживает эпоху Стефенсона. У нас сейчас хрупкие машины. Но когда-нибудь они станут прочными, и страна их оценит».

Родственники и друзья Черчилля выступали против его нового занятия, особенно после того, как прочитали о несчастных случаях. Спенсер Грей и сам получил тяжелые травмы, когда его самолет сорвался в штопор и рухнул. «Надеюсь, что у меня будет возможность написать тебе еще много писем, если ты продолжишь свои эксперименты в воздухе, – написал ему кузен Санни. – Всерьез считаю, что твой долг перед женой, родственниками и друзьями – воздержаться от этого занятия или развлечения, называй как хочешь, которое столь чревато опасностью для жизни. Это нехорошо с твоей стороны».

Хорошо это было или плохо, но Черчилль при каждой возможности продолжал летать, проводя многие уик-энды в Истчерче. «Мы с Черчиллем поднимались в воздух до десяти раз на дню, – вспоминал Куртни. – Он гораздо активнее, чем другие ученики, рвется в воздух. Он терпеть не может ошибаться. Всегда стремится исправить ошибки немедленно. Помню, однажды при посадке он погнул шасси. Я подумал, что в этот день он больше не захочет летать. Но он совершенно не испугался. Наоборот, появился дополнительный азарт, и мы снова поднялись в небо».

На протяжении всего 1913 г. вторым домом Черчиллю служила «Энчантресс». 6 апреля он написал Клементине из Портсмута: «По утрам я безмятежно работаю в своей каюте, днем хожу на судоверфь, возвращаюсь домой на чай и еще пару часов работаю до обеда. Бумаги в папках, сумках и коробках множатся. Кажется, одному человеку с ними никогда не справиться».

Среди тех, с кем познакомился Черчилль в этом году, был Дики, старший сын принца Луи, который позже вспоминал: «Хотя я был всего лишь тринадцатилетним гардемарином, он всегда разговаривал со мной как с настоящим морским офицером. Неудивительно, что я быстро подпал под его обаяние». В 1942 г. Черчилль назначит этого гардемарина, к тому времени адмирала лорда Луи Маунтбаттена начальником комбинированных операций.

Клементина в Лондоне готовилась к переезду из дома на Экклстон-сквер в официальную резиденцию первого лорда Адмиралтейства – в Адмиралтейский дом, из которого открывался вид на Плац-парад конной гвардии и Уайтхолл. «Мне нравятся просторные комнаты, – писал Черчилль жене. – Уверен, ты к ним привыкнешь, как только окажешься там. Боюсь, тебя ждет множество хлопот, бедная моя козочка. Но не забывай, я намерен открыть новую страницу. Обещаю. Единственная загадка – что написано на ней? Вполне возможно – то же самое, то же самое!»