– В последнее время я очень много раздумываю и строю всевозможные предположения, – начал Джон. – Как ты считаешь, правильно ли мы поступили, когда ворвались в это островное королевство со своими новыми идеями?

– Слово Божье, – поправил Эбнер, – вовсе не новая идея.

– Да, с этим я, конечно, согласен, – признал свою оплошность Уиппл. Но если взять все то, что идет параллельно с верой? Ты знал хотя бы о том, что, когда капитан Кук открыл эти острова, он подсчитал примерное количество местного населения, и у него получилось четыреста тысяч? Это было пятьдесят лет назад. А сколько осталось гавайцев на сегодняшний день? Менее ста тридцати тысяч. Что же произошло с ними?

К великому удивлению Уиппла, эти цифры были откровением для Эбнера. Однако он постарался не подать виду, что весьма удивлен, и поэтому, как бы между прочим, поинтересовался:

– Ты уверен, что у тебя правильные данные?

– Капитан Кук ручается за первую цифру, а я могу под твердить правильность второй. Эбнер, тебе приходилось когда-нибудь наблюдать, как корь косит гавайские деревни? Нет, конечно. Пш-ш-ш-ш-ш! – Доктор зашипел, изображая огонь, пожирающий травяные стены хижины. – Да-да, при этом исчезают целые деревни. Или вот, например. Ты заставляешь членов своей церкви носить такую же одежду, как это принято у нас в Новой Англии?

– Но у меня всего девять членов, – объяснил Эбнер.

– Ты что же, хочешь сказать, что во всей Лахайне… – Доктор Уиппл не договорил. В задумчивости он бросил камешек в воду и некоторое время разглядывал почти обнаженно го гавайца, катающегося на доске возле запретного пляжа для алии. – Например, по воскресеньям ты требуешь, чтобы вот такие мужчины одевались так же, как мы в Новой Англии?

– Конечно. Разве в Библии не сказано, что эти люди должны носить штаны изо льна, чтобы прикрывать свою наготу?

– А тебе не приходилось прислушиваться к сухому отрывистому кашлю, который всегда присутствует в церкви?

– Нет.

– А я его хорошо слышу, и меня это сильно беспокоит.

– Почему?

– Я боюсь, что ещё через тридцать лет от ста тридцати тысяч гавайцев не останется и тридцати тысяч. Из каждых тринадцати местных жителей, которых мы видим сейчас, к тому времени исчезнут двенадцать.

– Ну, Лахайна никогда не считалась крупным городом, – прозаично ответил Эбнер.

– Как раз в городе все происходит по-другому. А вот, к при меру, возьмем долины. – Уиппл поднялся с камня, жестом подозвал к себе старика, катавшегося на доске, и, как уже привык за годы работы на островах, спросил его на гавайском: – Скажите, в этой долине раньше жили люди?

– Да, их было больше тысячи.

– И сколько же их осталось теперь?

– Трое. Икахи, Илуа, Икулу. Только трое.

– А вон в той долине, что дальше?

– Там их было более двух тысяч.

– А сколько осталось?

– Все те, кто жил там раньше, теперь умерли, – печально ответил старик, после чего Уиппл отпустил его.

– И так везде, – мрачно констатировал доктор. – Я считаю, что Гавайи может спасти только какой-нибудь радикальный шаг. Нужно развивать любую мощную промышленность. Затем здесь должны появиться новые смелые и сильные люди. Ну, скажем, с Явы или из Китая. Пусть они заключают смешан ные браки с местными жителями. Возможно, тогда…

– Тебя, кажется, одолевают сомнения, – отметил Эбнер.

– В самом деле, – признался Уиппл. – Я очень обеспокоен и боюсь, что все, что мы тут делаем, в корне неправильно. Я уверен в том, что мы поддерживаем распространение чахотки, и все эти великолепные люди, которые окружают нас, уже обречены. Если, конечно, мы не добьемся основательных перемен. И делать это нужно незамедлительно.

– Никакие перемены нас не касаются, – холодно ответил Эбнер. – Гавайцы дети Сима, а Бог заранее предопределил все так, что они погибнут. И он обещал, что их земли займут мои и твои дети. Помнишь Бытие, главу, стих: "Да распространит Бог Иафета, и да вселится он в шатрах Симовых". Гавайцы обречены на вымирание, и лет через сто они действительно исчезнут с лица земли.

Уиппл был поражен, услышав такие слова.

– Как же ты можешь проповедовать подобные доктрины, Эбнер?

– Такова воля Божья. Гавайцы – лицемерный и безнравственный народ. Хотя я предупреждал их неоднократно, они продолжают курить и бросают новорожденных дочерей. Они играют в азартные игры и развлекаются по воскресеньям, и вот за все эти грехи Бог уничтожит их, и они исчезнут как нация с лица земли. А когда они погибнут, то их шатры, как и говорится в Библии, займут наши дети.

– Но если ты действительно веришь во все это, Эбнер, по чему ты продолжаешь жить среди них и исполнять миссионерскую работу?

– Потому что я попросту люблю их. Я пытаюсь принести им утешение Господа, так, чтобы когда они умирали, они все же попадали к Нему, а не были осуждены на вечные муки в огне преисподней.

– Такая религия мне не по душе, – недовольно произнес Уиппл. – Я вовсе не домогаюсь их шатров. Выход должен быть другой, и лучше этого. Когда мы ещё были студентами в Йеле, каким был первый принцип нашей церкви в целом? Каждая отдельная церковь должна стать независимой. То есть никаких епископов, священников и так далее. Должно быть единое религиозное братство. Наше самоназвание "индепенденство" говорит о принципах независимости. А что мы видим здесь? Самую настоящую процветающую систему епархии. И сейчас торжественное собрание будет выкидывать из церкви несчастного, одинокого человека. Только подумать: за все эти долгие годы ты позволил вступить в полноправные члены твоей церкви только девятерым! Где-то, Эбнер, мы здорово просчитались.

– Но ведь для того, чтобы обратить язычника в настоящего христианина, требуется немало времени, причем…

– Нет! – снова возмутился Уиппл. – Никакие они не язычники! Одной из самых восхитительных женщин, которых я встречал в жизни или о которых мне приходилось читать, являлась Каахуману. Как я понял, здесь, на Мауи, тоже есть одна женщина, которая во многом напоминает её. Это твоя Алии Нуи. Язычники? Это слово больше ни о чем не говорит мне. Ну, например, ты позволил кому-нибудь из своих так называемых язычников стать священником? Конечно, нет.

Эбнеру эта тема показалась особенно неприятной, и он даже поднялся с камня, чтобы уйти, но его бывший сосед по комнате крепко ухватил товарища за руку и взмолился:

– На сегодня у тебя нет более важных дел, чем поговорить со мной, Эбнер. Моя душа как бы снялась с мертвого якоря и теперь ищет верного направления. Я-то рассчитывал на то, что когда ты, я, Иеруша и капитан Джандерс все вместе усядемся за стол, тот самый дух, который вернул нас к жизни ещё на "Фетиде"… – Его голос затих, и через несколько секунд Джон негромко признался: – Я уже устал от Бога.

– Что ты хочешь этим сказать? – так же тихо спросил его Эбнер.