– Спасибо тебе, – повторяет Дориан. – Это было великодушно. Ты ничем мне не обязан, а я. В общем, спасибо. Я думал, что уже не проснусь, а проснулся – и вон где!

– Да не за что, – говорит Закери, чувствуя, что должен сказать больше.

– Сколько дней прошло с тех пор? Четыре? Пять? Неделя? По моему ощущению, больше.

Закери смотрит на него без слов, не зная ответа. Наверно, неделя прошла. Или целая жизнь. Или мгновенье. Мне кажется, я знаю тебя всю жизнь, думает он, но не говорит этого, так что они просто смотрят друг на друга, и произносить что-нибудь необходимости нет.

– Где ты ее взял? – спрашивает Дориан, отпив из бутылки.

– В винной кладовой. Она в дальнем конце бального зала, если пройти мимо того места, где когда-то было Беззвездное море.

Дориан отвечает ему взглядом, в котором тысяча вопросов, но вместо того, чтобы задать хоть один, делает еще глоток и отдает бутылку Закери.

– Тут, надо полагать, было что-то необыкновенное в прежние времена, – говорит он.

– Как ты думаешь, чего ради люди сюда спускались? – спрашивает Закери, отпивая приправленного мифом вина, прежде чем вернуть бутылку Дориану, не в силах понять, отчего это в голове у него суматоха, а сердце бьется как бешеное, от вина или от того, что пальцы Дориана прикасаются к его пальцам.

– Думаю, по той же причине, по которой и мы с тобой здесь, – отвечает ему Дориан. – Они спускались сюда в поисках чего-то. Даже если мы не знаем, чего именно. Чего-то большего, чем то, что у них есть. Чего-то, чему стоит удивиться. Какого-то места, которому можно себя посвятить. Мы с тобой здесь для того, чтобы пройтись по чужим историям и найти свои собственные. Итак, за поиск! – говорит он, приподнимая бутылку.

– За обретение! – повторяет жест Закери, получив ее назад.

– Я рад, что ты прочел мою книгу, – говорит Дориан. – Спасибо, что помог мне ее вернуть.

– Пожалуйста.

– Странно ведь, правда? Так любить книгу. Когда слова на странице становятся до того драгоценными, что кажется, они входят в твою собственную историю, потому что так оно и есть. Это здорово, что кто-то наконец прочел истории, которые я знаю интимно, в мельчайших деталях. Какая понравилась тебе больше других?

Закери обдумывает вопрос вообще и, в частности, использование в нем слова “интимно”. Вспоминает истории, обрывки образов возвращаются к нему, и он рассматривает их просто как сюжеты, не пытаясь, в поисках секретов, разобрать их на части. Смотрит на бутылку в руке, на ключи и фонарь, думает о прорицателях в тавернах и бутылках, распитых на пару в заснеженных постоялых дворах.

– Даже не знаю. Мне нравилась та, где про три меча. Но почти все они, знаешь, как-то полны печали. Пожалуй, все-таки та, что про хозяина постоялого двора и Луну, но мне бы хотелось. – Закери смолкает, сам не зная, чего бы ему хотелось от этой истории. Чтобы она продлилась, пожалуй. Он передает бутылку Дориану.

– Наверное, конца посчастливей?

– Нет… не обязательно посчастливей. Развития, вот бы чего хотелось. Знать, что случилось потом. Чтобы Луна нашла способ вернуться, даже если остаться нельзя. Вообще, знаешь, все эти истории производят впечатление осколков, отрывков из истории какой-то более полной. Всегда будто есть что-то еще, что происходит за рамкой повествования.

Дориан кивает задумчиво.

– Это что, платяной шкаф? – спрашивает он, указывая на него взмахом руки.

– Ну да, – рассеянно кивает Закери. – Это же очевидно.

– Ты проверил его?

– Проверил? В каком смысле? – переспрашивает Закери, но, видя, как недоверчиво вскидывает бровь Дориан, понимает, о чем тот. – А! Нет, не проверял.

Кажется, это единственный настоящий платяной шкаф, он же гардероб, который у него когда-либо был, и, учитывая, сколько времени он провел, сидя в стенных шкафах, буквально и переносно, в самом деле трудно поверить, что он еще не проверил этот на наличие в нем двери в Нарнию.

Дориан передает ему бутылку вина и подходит к шкафу.

– Знаешь, я никогда не был особенно рьяным поклонником Нарнии, – говорит Дориан, пробегая пальцами по резной дверце. – На мой вкус, уж слишком простодушные аллегории. Хотя в романтике не откажешь. Снег. Благородный фавн мистер Тумнус.

Он открывает дверь шкафа и улыбается, хотя Закери непонятно чему.

Протянув руку, Дориан раздвигает вешалки со льном и кашемиром – неспешно, медленно, осторожно. Затягивает действо, не торопится дотронуться до задней стенки шкафа. Продлевает удовольствие.

Ему и слов-то не нужно, чтобы рассказать историю, замечает голос в голове Закери, и тому вдруг отчаянно хочется, чтобы он в этот момент был в том самом свитере, которого коснулась сейчас рука Дориана, и он до того этим смущен, что не сразу соображает, что Дориан, шагнув в гардероб, исчез.

Человек, на мгновение оказавшийся во времени, в панике мчится по коридору, ищет путь, как из времени выйти.

Служители не могут предсказать действий человека, который потерялся во времени. Откуда им знать, где и когда он появится. Их там в этот момент нет.

Упавший канделябр – дело обычное. Служители могут это предвидеть, у них есть способы узнать наперед, где и когда может свалиться свеча. Есть способы несчастных случаев избежать.

Но служителей теперь уже не так много, как прежде, и все они, в этот момент, заняты совсем другими делами.

Огонек поначалу крадется, но потом расходится, разгуливается, пожирает книги на полках, скручивает бумагу в черную стружку, плавит свечи в потоки раскаленного воска, который тоже отлично огонь разносит.

И вот уже пламя с воем мчится по коридорам, накатывает морским прибоем, поглощает все на пути.

Он врывается в ту комнату, где стоит кукольный дом, заявляет, что он тут хозяин, и целая вселенная пропадает во пламени.

Куклы видят только вспышку, а потом – ничего.

Закери Эзра Роулинс смотрит внутрь шкафа, где немало свитеров, льняных сорочек и брюк, но и только, – и в который раз спрашивает себя, в своем ли он уме.

– Дориан! – зовет он.

Наверно, тот прячется в глубине, сидит в тени на корточках под одеждой, как сам Закери столько раз делал, один-одинешенек во всем мире, неприметный, всеми забытый.

Закери проводит рукой по свитерам и рубашкам, поражаясь тому, что принимает тени за тени в месте, где столь многое является большим, чем оно кажется, и где пальцы его, прикасаясь к твердому дереву, прикасаются взамен к пустоте.

Он смеется, но смех застревает в горле. Входит в шкаф, делает шаг, и там, где должна быть задняя стенка шкафа, там, где пальцы его должны наткнуться на стену, там – пустота.