Моя дорогая Джульетта,

Твое решение делает тебе честь. Разумеется, в сложившихся обстоятельствах ты должна быть с мужем. Бросить его в беде было бы непростительно. Романтическая любовь – не все, здесь ты права. Равно как и плотская. Только товарищеская любовь побеждает все. И она означает поддержку в трудные времена.

То же касается нас с тобой. Я ждал тебя восемнадцать лет, буду ждать и дальше. Это не более чем испытание, потому что мы с тобой – две половины одного целого.

С любовью, твой Винсент

8 мая 1972 года они смотрели по телевизору открытие Олимпийской линии метро. Энцо надел свой лучший и единственный костюм. Он странно выглядел в нем, сидя на диване, но никто не осмеливался пошутить на этот счет.

Бургомистр Ханс-Йохен Фогель держал речь. Репортер брал интервью у строительного руководства. Диктор говорил о тяжелых ночных сменах, неразорвавшихся снарядах времен Второй мировой, о пяти погибших рабочих и завершении строительства в рекордные сроки.

Он говорил об Олимпиаде, гостях со всего мира и новой, открытой миру Германии. Но ни словом не помянул безымянных кротов с юга, обеспечивших этот праздник.

Джульетта еще встречалась с Винсентом – иначе она не смогла бы. Но свидания раз от раза проходили все тяжелее. Энцо лежал дома, Джованни был в лавке. Когда он уезжал в Италию, Джульетте приходилось его подменять. Джованни оплатил сестре водительские права, чтобы возить Энцо на лечебную гимнастику.

Винсент ждал.

Джульетта держалась, но со временем стала чувствовать, что стойкость изменяет ей.

– Тебе надо шить, – посоветовал Винсент. – Доставь себе хотя бы эту радость.

– Я шью, – отвечала она, – не беспокойся.

На самом деле платьев она давно не шила. Иногда оказывала землякам услуги по мелочи: подшить брюки, подрубить низ юбки или обработать швы. Не особый труд и какой-никакой приработок.

Женщины в их роду всегда работали. Джульетта могла бы вспомнить свою бабушку, которая ночами выходила с рыбаками в море. Или мать, которая на Салине обрабатывала поля вместе с отцом, а в Милане подрядилась полоскать в канале белье за пару сотен лир. А dolce far niente[122] – выдумка для немецких туристов.

В целом это было время, когда менялись стили. Эпоха хиппи осталась в прошлом. Силуэты становились прямее и строже, цветы все чаще уступали место строгой клетке. Революция миновала стадию детской невинности, и борьба стала жестче, противостояния бескомпромиссней. В воздухе запахло черной меланхолией. Напалм во Вьетнаме, бомбы в американских казармах, полицейские патрули на ночных улицах. В новостных сводках все чаще мелькало слово «террорист». В июне на обложке журнала «Бильд» появилась фотография поверженного полицейским голого мужчины. «Нагой террорист больше не опасен», – гласила подпись. Баадер, Майнс и Распе[123] были арестованы.

– Вы видели его тачку? – кричал Винченцо, приклеившийся к экрану телевизора. – Там, в гараже, где была стрельба?

Изрешеченная пулями машина Баадера была «ИЗО-ривольтой». Угнанная, конечно. Как видно, преступник питал слабость к шикарным автомобилям, даром что коммунист. Джульетта едва не потеряла сознание. Она пыталась угадать цвет машины в черно-белом изображении, и с облегчением поняла, что та не серебристо-серая, как у Винсента, а белая. Невероятно, их ведь всего-то выпустили семьсот девяносто два экземпляра! И вот одну из этих машин водил самый дорогой для Джульетты человек, а другую – террорист номер один в Германии.

У Энцо были сломаны кости, но не дух. Самым невыносимым для него в этой ситуации стала невозможность кормить семью. Энцо боролся. Превозмогая боль, делал лечебную гимнастику. Каждое утро он поднимался в половине седьмого, завтракал с Джульеттой и Винченцо и вместе с ними выходил из дома. Винченцо, оседлав свой «мофа»[124], уезжал в школу, а они с Джульеттой отправлялись в лавку к Джованни. Энцо проделывал тот же путь, что и она, только на костылях. И у Джованни для него всегда находилось дело, пусть даже не приносившее прямого дохода. Главное не сидеть сложа руки.

26 августа 1972 года Энцо впервые вышел из дома без костылей, в сопровождении Джульетты и Винченцо. В этот день тайный роман Джульетты с Винсентом чуть было не открылся.

Джованни, только что вернувшийся из летнего отпуска на Салине, решил немного пошиковать. На то был достойный повод. С утра семейство Маркони, обрядившись во все лучшее, спустилось в метро – детище Энцо! – и отправилось на открытие летних Олимпийских игр.

В переполненном до отказа вагоне Энцо с гордостью рассказывал, как работает в метро система сигнализации и в каких местах они откапывали неразорвавшиеся бомбы. Бетонные стены станции, на которой поезд атаковала разношерстная многоязыкая толпа, были выдержаны в серо-розовых тонах. Вместе с людским потоком Маркони миновали телевышку и направились к стадиону – огромному шатру, серебрившемуся в лучах летнего солнца. Джованни собирался снять семью на фоне башни, но получалась либо семья, либо башня. И то и другое вместе не входило в кадр. А Джульетта вспоминала, как ноябрьскими вечерами бежала сюда под проливным дождем с очередной фотографией, выкраденной из семейного альбома.

– Пойдем снимешь нас где-нибудь в другом месте, – сказала она брату.

Над стадионом, куда устремилась публика, развевались флаги ста двадцати двух стран. Мюнхен напоминал старый затхлый дом, в котором вдруг распахнули все окна. В толпе говорили на всевозможных языках. Мелькали самые немыслимые одеяния. Стены, как невидимые, так и вполне материальные, разделявшие мир на Восток и Запад, Север и Юг, словно перестали существовать.

Первой по овальному стадиону шествовала Греция. За ней последовали остальные страны в алфавитном порядке. Названия некоторых из них Винченцо слышал впервые. Афганистан, Гана, Уганда – одни эти слова звучали как экзотическая музыка. Над трибунами разносились песни под аккомпанемент самых невероятных инструментов. Гигантская симфония народов – вот на что больше всего походило это действо.

А потом над их головами взвились белые голуби. СССР и США, Куба и Канада – все были здесь одинаково желанными гостями. Когда вышла Италия, Джульетта, Энцо и Винченцо принялись подпевать. Последними шли немцы, хозяева праздника. Впервые Германия не выставила единой сборной. Команды ГДР и ФРГ шли под разными флагами – федеральный орел против серпа и молота. Сопровождающие колонну девушки были в небесно-голубых, желтых и пронзительно-зеленых костюмах. Яркие цвета для яркого праздника. Мюнхен, новая олимпийская столица, восторженно аплодировал гостям, упиваясь разноцветием мира и возможностью продемонстрировать ему свое новое, дружелюбное лицо.