Что же, госпожа, смиренно прошу прощения. Я уже не тот храбрец, которым был когда-то, если это и правда была храбрость, а не обычная глупость. Насмешливость изъяли из моего характера. Она никогда не вернётся, и это, возможно, к лучшему. О, я вижу, вы совершенно с этим согласны. Смертные не должны насмехаться — по самоочевидным причинам. Беспристрастность принадлежит богам, ибо только они могут позволить себе её цену. Так тому и быть.

Благодарю, госпожа Зависть. Никаких упрёков. Это было отлично.

— Видел бы ты Коралл в его расцвете, малазанец.

— Он был тебе домом, да?

— Да. Хотя теперь мой дом в сердце Провидца.

— Где ветра ещё холоднее, — пробормотал Ток.

Провидомин замолк на миг.

Ток ожидал удара кулаком в латной перчатке или болезненного рывка той руки, что сжимала его хрупкий локоть. Оба варианта были бы заслуженным ответом, оба заставили бы Провидца одобрительно кивнуть. Однако мужчина сказал:

— Нынче летний день, но это не то лето, которое я помню с юности. Ветер в Коралле был тёплым. Мягким, ласковым, как дыхание возлюбленной. Мой отец рыбачил за Разрезом. Дальше у побережья, на север отсюда. Просторные, богатые рыбой отмели. Он уплывал на неделю, а то и больше, когда начинался сезон. Мы все спускались к мосткам, смотрели, как возвращаются корабли, искали оранжевый парус отца.

Ток взглянул на провидомина и увидел улыбку, мерцающий отзвук детской радости в его глазах.

Увидел, как они вновь умерли.

— В последний раз он вернулся… чтобы узнать, что его семья приняла Веру. Его жена стала тенескаури. Его сыновья — солдатами, старший начал учиться на провидомина. Он не бросил мне трос в тот день — увидев мою форму. Увидев мать, услышав её безумные вопли. Увидев моих братьев с копьями в руках, моих обнажённых сестёр, льнущих к мужчинам втрое старше их. Нет, он повернул лодку, поймал береговой бриз. Я следил за его парусом, пока мог его разглядеть. Малазанец, так я мог…

— Попрощаться, — прошептал Ток.

— Пожелать удачи. Сказать… так держать.

Разрушитель жизней. Провидец, как ты мог так поступить со своим народом?

Позади них во дворце прозвучал отдалённый колокол.

Хватка провидомина усилилась.

— Отведённое время истекло.

— Возвращаюсь в свои объятия, — сказал Ток, пытаясь в последний раз охватить взглядом мир перед собой. Запомни, ибо больше ты этого не увидишь, Ток Младший.

— Спасибо за плащ, — сказал он.

— Не стоит благодарности, малазанец. Эти ветра когда-то были тёплыми. Давай, обопрись на меня, пока идёшь — ты ничего не весишь.

Они медленно шли к зданию.

— Лёгкая ноша, ты хотел сказать.

— Такого я не говорил, малазанец. Не говорил.

Разгромленное здание, казалось, затрепетало, прежде чем рухнуть в облаках пыли. Булыжники задрожали под сапогами Кованого щита Итковиана, раздался гром.

Вал повернулся к нему, ухмыльнулся, весь перемазанный сажей.

— Видал? Легко!

Итковиан ответил «мостожогу» кивком и смотрел, как Вал идёт к остальным сапёрам, чтобы разобраться со следующим домом, который решили не восстанавливать.

— По крайней мере, — проговорила рядом капитан Норул, отряхивая пыль с накидки, — материалов для строительства хватит.

Утро выдалось жарким, солнце ярко светило. В Капастан возвращалась жизнь. Люди бродили в руинах своих домов, замотав лица шарфами. По мере того, как развалины расчищались, из них извлекали тела, заворачивали, грузили на повозки, облепленные мухами. Воздух на улицах был пропитан разложением, но лошади, везущие трупы, казалось, давно привыкли к этому.

— Нам пора, сударь, — сказала капитан.

Они двинулись дальше. За западными воротами собиралась официальная делегация — те, кто отправится встречать приближающиеся армии Дуджека Однорукого и Каладана Бруда. Встреча должна была состояться через три колокола.

Итковиан оставил за старшего нового Дестрианта. С равнины сотнями прибывали беглые тенескаури. На тех немногих, которые пытались войти в Капастан, набрасывались выжившие горожане. До Кованого щита дошли вести о крестьянах, разорванных обезумевшей толпой. Тогда он отправил «Серых мечей» разбить лагерь для них за западной стеной. Пищи не хватало. Итковиан гадал, как справляется новый Дестриант. Но злополучные беженцы хотя бы получат убежище.

И скоро станут новобранцами. По крайней мере, те, кто переживёт следующие недели. Похоже, «Серым мечам» придётся опустошить кошельки, покупая пищу и припасы у баргастов. Милостью Фэнера… нет, милостью Тогга, пусть эти траты окажутся оправданными.

Итковиан не ждал грядущих переговоров. Правда в том, что ему не было смысла идти на них. «Серыми мечами» теперь командовала капитан Норул, и роль советника при ней была сомнительна — эта женщина могла представлять интересы отряда и без его помощи.

Оба приблизились к западным воротам, нынче походившим на огромную дыру в городской стене.

Прислонившись к одной из выгоревших и почти развалившихся надвратных башен, Остряк следил за ними с полуухмылкой на полосатом лице. Скалла Менакис бродила неподалёку, явно раздражённая.

— Осталось дождаться Хумбролла Тора, — сказал Остряк.

Итковиан осадил коня и нахмурился.

— А где кортеж Совета Масок?

Скалла сплюнула.

— Ушли вперёд. Видимо, хотят сначала поболтать с глазу на глаз.

— Расслабься, милая, — пророкотал Остряк. — Твой дружок Керули с ними, верно?

— Не в этом дело! Они прятались. А вы и «Серые мечи» спасли от гибели их самих и этот треклятый город!

— Тем не менее, — произнёс Итковиан, — князь Джеларкан мёртв и не оставил наследника, так что теперь они правят Капастаном.

— Всё равно могли бы подождать!

Капитан Норул повернулась в седле, глянула назад, на улицу.

— Хумбролл Тор едет. Возможно, если поторопимся, мы их нагоним.

— Это важно? — спросил её Итковиан.

— Да, сударь.

— Принимаю, — кивнул он.

— По коням, Скалла, — сказал Остряк, отрываясь от стены.

Они выдвинулись на равнину. Хумбролл Тор, Хетан и Кафал чувствовали себя одинаково неловко на одолженных скакунах. Баргасты были очень недовольны попыткой Совета Масок захватить власть — старая вражда и недоверие вспыхнули вновь. Судя по всем докладам, приближающиеся армии были на расстоянии лиги, возможно, двух. Керули, Рат’Худ, Рат’Огнь и Рат’Престол Тени ехали в экипаже, запряжённом тремя джидратскими лошадьми, которых не зарезали и не съели во время осады.

Итковиан вспомнил последний раз, когда ехал по этой дороге, вспомнил лица солдат, теперь уже мёртвых. Фаракалиан, Торун, Сидлис. Помимо обязательств, налагаемых Уставом, они были его друзьями. Истина, к которой я не осмеливался приблизиться. Ни как Кованый щит, ни как командир. Но всё изменилось. Они — моя собственная скорбь, которую так же тяжело нести, как и десятки тысяч прочих.