А может, это весь дом уже так пахнет? Может, квартиру сменить на что-нибудь более приличное?

Лева прикинул, что новая книжка, в которой он подробно расскажет, как работали советские спецслужбы, как они подсиживали и продолжают по сей день ненавидеть друг друга, книжка, в которой он постарается дать с добрый десяток максимально похожих на свои оригиналы типов, — такая книжка принесет очень неплохой гонорар. И, как ни странно, напечатанная последняя статья стала как бы провозвестником нового большого произведения. Тут и додумать не страшно, лишь бы — как они там говорят дома-то? лишь бы пипл хавал, да? — вот-вот, они все схавают, уж он-то постарается…

Он прошел на кухню, открыл холодильник, включил его и старательно уложил принесенные продукты. И при этом продолжал думать, что в ближайшие два-три дня надо будет набросать план-проспект будущей книжки, оформить его должным образом и с Эдиной помощью — пусть, засранец этакий, постарается за возможность пользоваться предоставленной ему для своих утех жилплощадью! — застолбить место в нескольких московских издательствах. Пока суд да дело, можно будет и аванс в одном из них получить.

Главное, не откладывать в долгий ящик, как он прежде нередко это делал.

Кстати, завтра же, сегодня в ней нет нужды, надо будет взять внизу, в подвальной комнате, пишущую машинку.

Вот тоже проблема! Привык он к этой, а когда в Москве уселся за другую, что привезла эта Эдина сучка, которая так и стреляет глазами по сторонам, вдруг почувствовал, что не идет у него текст! Все-таки привычка — великое дело!

Да, сегодня последний день отдыха, сегодня он отпразднует свою первую настоящую победу! Это ж надо было сукиному сыну Федору такие ракурсы отыскать! Отличная у него техника! Вот бы и на него самого что-нибудь в подобном же духе найти!

Подумал вот, и вдруг показалось, что, если хорошо поискать, поразмыслить, ведь можно и на Федора накопать не меньше. Не велика, конечно, шишка, но если обратиться в какое-нибудь сыскное агентство в Москве, которых там теперь тысячи, наверняка можно найти таких, кто захочет этим делом заняться и так подставить Федора, что ему небо с овчинку покажется! Отличная, между прочим, мысль, надо бы не забыть… Дела-то на тысячу баксов, не больше, а резонансу на все десять тысяч…

И все подать под таким соусом: мол, говорили вам, указывали, а вы не верили, так нате теперь, кушайте собственное дерьмо! Только подлинники нужны, монтаж тут не пройдет. Хотя, с другой стороны, тот же Федор оговорился же, что у него есть такие специалисты, что на цифровом монтаже любой подлинник заделают. Вот и окунуть его самого, а что? Блестящая мысль! Взять аналогичный антураж и… окунуть!

Вот это нельзя забыть.

Оставив холодильник, Лев открыл бутылку «арманьяка», которую ему презентовал в аэропорту Эдя.

Лева выпил рюмку и почувствовал, как. по телу побежала горячая волна наслаждения. Хороший коньячок… А что, теперь без проблем! Теперь можно позволить себе! И он налил вторую, медленно выпил, закусив отломленным кусочком пиццы, и подумал, что хотел сделать что-то важное, но в эйфории прибытия домой уже успел забыть. Что?

И вспомнил: надо бы записать идею насчет цифрового монтажа и Федора Федоровича, который, сам того не подозревая и думая, что это он уронил, как выражаются боксеры, Степанцова, по правде-то говоря, оказался удобным орудием в руках Льва Липского, уничтожившего наконец своего давнего врага. Когда ты хочешь отомстить, любые средства хороши!

Лева вышел в коридор и снова почувствовал уже обостренным от коньяка нюхом спертость домашней атмосферы. И он прошел в спальню, чтобы включить наконец кондиционер, который привычно загудел — пусть теперь тянет, рано ложиться спать сегодня Лев не собирался, значит, воздух здесь успеет очиститься.

Так, а теперь в кабинет. Надо записать на листке бумаги, он всегда ее держал на столе для таких вот случаев — вдруг блеснет удачная мысль. Блеснет — а мы ее на бумагу!

В кабинете было темно. Лев включил свет, потом прошел к окну и открыл оконную раму. Постоял, посмотрел на панораму весело вспыхивающих вокруг огней, на движущиеся бело-красные фонарики машин и почувствовал, что действительно возвратился домой. Россия домом ему уже не была. Она могла еще кормить его, но не больше, а кормежка и родина не всегда совместимые понятия.

— Не всегда! — вслух произнес он и вдруг услышал странно знакомый, но сейчас совершенно ему непонятный быстрый стук-стрекот.

Лев отпрянул от окна — нет, звук шел явно не оттуда.

Он обернулся и обомлел.

Показалось, что остатки волос на голове стали, самопроизвольно подниматься.

По спине прокатилась тяжкая ледяная волна — именно прокатилась и не хлынула.

Лев Зиновьевич стоял и смотрел почти безумными глазами. И ничего не понимал.

Его пишущая машинка работала!..

…Это было невероятно! Это была мистика, но все происходило на его глазах.

На столе стояла включенная в электрическую сеть его пишущая машинка, которую — Лев мог поклясться самой страшной клятвой! — он сам, лично, снес в подвал и запер там до своего возвращения из Москвы.

А сейчас она, самым мистическим образом перенесясь снизу сюда, на его письменный стол, стояла себе на привычном месте и преспокойно работала. Да, она печатала!

В каретку был заложен чистый лист бумаги, и машинка словно захлебывалась, выдавая букву за буквой, строчку за строчкой! Сама! Без чьей-то посторонней помощи!

Невероятно… Этого не может быть, потому что не может быть… никогда…

На негнущихся, непослушных ногах Лева приблизился к столу, близоруко прищурился, потом, вспомнив, метнулся на кухню за очками, которые лежали в дорожной сумке, лихорадочно дрожа, достал их, нацепил на нос и ринулся обратно, в кабинет.

Она печатала. Закончив строку, каретка сама отъезжала, чтобы невидимая рука продолжала текст.

Можно было не нагибаться, чтобы прочесть напечатанное…

Истошно заорав, Лев обеими руками схватил свою любимую пишущую машинку, поднял ее над головой, вырвав провод из розетки, и, размахнувшись, швырнул в открытое окно.

Но в самый последний миг, когда правая рука была уже свободна, а левая еще ощущала холод металла, что-то вспыхнуло в Левином мозгу. Что-то словно ударило его по темени — даже в глазах померкло. И в следующее мгновение он в прыжке попытался достать улетающую машинку. Но инерция броска была так велика, что Лев не удержался на ногах, упал животом на подоконник, хотя, показалось, зацепился, успел, и тут тяжелая машинка вдруг дернула Леву и легко потащила за собой.