— И много у вас в полиции таких красивых молодых людей? — осведомилась прекрасная Атенаис. — Я надеюсь, Шарлотта обратила на него внимание?

— На этот счет не волнуйтесь, — вздохнула мадемуазель Леони. — В этом-то и драма: большая взаимная любовь и непреодолимая пропасть...

— Не огорчайтесь, чего только в жизни не бывает... У вас найдется для меня что-то горячее? Я промерзла до костей. Господин де ла Рейни, моя карета в вашем распоряжении. Я думаю, мне лучше задержаться и подождать новостей здесь... Если, конечно, хозяева согласны принять меня. А карету вы мне вернете завтра.

Мадемуазель Леони вспыхнула от удовольствия: провести вечер в обществе прославленной маркизы де Монтеспан! Да об этом можно только мечтать!

* * *

Час за часом Альбан объезжал округу, останавливаясь, расспрашивая людей, которые, как ему казалось, могли заметить изящную карету, лошадей, кучера, еще что-нибудь, но все напрасно. Никто ничего не видел и не заметил. Да оно и понятно. Во-первых, сумерки были сырыми и туманными, во-вторых, сильно похолодало и все, кто еще не добрался до дома, думали только о том, как бы поскорее оказаться в тепле. Один только караульный возле дворца, шагавший туда и обратно, пытаясь согреться, сказал, что видел именно такую карету, и она направилась в Пуасси. Альбан поскакал в указанном направлении, но уже так стемнело, что выследить карету оказалось невозможно. Тогда он решил, что карета, доставив в назначенное место драгоценный груз, непременно поедет обратно, возвращаясь в версальские конюшни. Поэтому он добрался до ближайшего лесного перекрестка, спешился и приготовился ждать. Но прежде чем расположиться на траве, он достал из седельной сумки попону, которую всегда возил с собой для подобных случаев, и укрыл своего коня.

Эту ночь Альбану было суждено провести в одиночестве: мимо не проехала ни одна карета, ни одна повозка. К рассвету он заледенел от холода и трясся от ярости: картины, которые посещали его воображение во время бодрствования, любого свели бы с ума. Как только рассвело, он вновь принялся за поиски: на влажной земле ясно отпечатались следы кареты, но вскоре дорога вновь стала мощеной и следов на ней было не различить.

Расположение духа молодого человека не улучшилось. Теперь он испытывал по отношению к Лувуа беспощадную, слепую ненависть, которую чувство бессилия только усугубляло. Враг оказался предусмотрителен и коварен, он переманил к себе на службу камеристку мадам де Монтеспан, украл или подделал одну из ее карет, желая замешать в гнусную историю и маркизу, сделав ее посредницей своей низкой похоти. Альбан и не подозревал, что грубое чудовище способно на такие козни. Он перешел все границы! Чаша переполнилась. Он заплатит за свои преступления! К тому же если кто и знает, где спрятана Шарлотта, то только он! Значит...

Прекратив поиски, Альбан Делаланд, не заезжая в особняк де Фонтенак, поскакал галопом к дороге, ведущей в Версаль...

* * *

А обитателям особняка Фонтенаков эта ночь тоже показалась чрезвычайно длинной. Участь Шарлотты и необъяснимое исчезновение господина Исидора мешали всем улечься в постель и спокойно спать. Маркиза, кстати сказать, и в обычное время никогда не ложилась рано — весьма тягостная привычка для ее окружения. А если вдруг ей хотелось развлечься, то в ход шли и музыка, и чтение. К тому же она любила, чтобы у нее в спальне было светло как днем. Мадам де Монтеспан терпеть не могла потемок. Странная особенность для женщины, известной своей отвагой. Она свидетельствовала лишь о том, что в каждом человеке таится множество фобий, о которых он даже, возможно, и не подозревает.

Мадемуазель Леони давно уже спала часа по три-четыре и была в восхищении, что ей выпал случай коротать ночь с одной из самых необыкновенных женщин королевского двора. Она воспользовалась этим единственным в своем роде случаем и каких только вопросов не задала маркизе. Расспросила ее обо всем: о детстве в отцовском замке в Пуату, о воспитании в монастыре, о службе фрейлиной при дворе юной Генриетты, герцогини Орлеанской, о замужестве с маркизом де Монтеспан и, наконец, о взаимной страсти, соединившей ее с королем. Задала она вопрос даже о дружбе с Луизой де Лавальер, переродившейся потом в соперничество.

— Я никогда не питала зла к Луизе, а поначалу была искренне к ней привязана. Моя симпатия к Шарлотте отчасти объясняется тем, я думаю, что она так похожа на Лавальер, хотя совершенно непонятно, откуда взялось это сходство...

— Каприз природы. Не помню, от кого я слышала, что у каждого из нас где-то есть двойник. Но глядя на вас, мадам, в это невозможно поверить.

— Полноте, почему бы и нет, в конце концов?

Нескончаемая болтовня за печеньем и аликанте была лишь отвлечением, за которым таилось грызущее беспокойство: они старались не думать о том, что сейчас происходит с Шарлоттой там, куда увезла ее темно-синяя карета. Мадемуазель Леони всеми силами отгоняла от себя страшную мысль, что молодая женщина, вновь оказавшись в руках своего палача, попытается покончить с собой... Отгоняла и никак не могла отогнать.

Уже светало, когда наконец обе дамы надумали отдохнуть. Но не прошло и двух часов, как в вестибюле раздался громкий шум, и они соскочили с кроватей, куда прилегли, не раздеваясь, и побежали к лестнице, а потом вниз. Там им стало ясно, почему так громко хлопали двери и так громко перекликались голоса, — на банкетке посреди вестибюля лежал мокрый до костей, весь в грязи господин Исидор. Он был не в силах пошевелиться от усталости, а Фромантен, опустившись на колени, снимал с него сапоги. Услышав шаги, господин Исидор открыл глаза, хотел заговорить, но из горла у него вылетел только хрип. Но когда он прокашлялся, ему удалось выговорить:

— Я знаю, где она! Надо немедленно предупредить господина де ла Рейни. Пусть едет... Со своими людьми...

Глаза у него закрылись, и он съехал с банкетки, едва не повалив Фромантена. Господин Исидор потерял сознание.

Несколько минут спустя он уже лежал в постели с тремя подушками под головой. Его распухшие ноги, ступни которых были покрыты водяными мозолями, смазали миндальным маслом и обернули мягкими тряпочками. Свои силы господин Исидор подкреплял горячим шоколадом, а Мерлэн тем временем уже скакал в Париж, везя в кармане письмо от мадам де Монтеспан главному полицейскому.

Господин Исидор рассказал, как, оглядывая поддельную карету с гербами маркизы, он вдруг ощутил прилив своеобразного озорного вдохновения; сгустившаяся тьма подсказала ему, что он может отправиться в путь на запятках, где обычно ездят лакеи. И он устроился там не без удобства; серый, почти черный цвет его одежды слился с темным покрытием кареты.

— Что за безумство! — рассердилась мадемуазель Леони. — В ваши-то годы!

— В мои годы! В мои годы! Что вы твердите мне о годах! Запомните, от природы я человек энергичный, нажил кое-какие мускулы и вполне могу на них рассчитывать. И вот вам доказательство...

— Позвольте ему продолжать, — нетерпеливо вмешалась маркиза. — Итак, вам удалось уехать вместе с похитителями и они не заметили вашего присутствия. И куда же направилась карета?