Он сыплет пророчествами, любуясь своим мраморным бюстом работы Давида д’Анже. Ему кажется, что будущие поколения уже склоняются перед ним, вечность признала его своим. Оноре пишет Ганской: «Восхитительно, производит потрясающее впечатление. Хорошо, что я заказал постамент. Иначе на что я поставил бы этого колосса и как бы чувствовал себя?» Но произведение это не может быть выставлено в Салоне, на нем выбито посвящение другу Бальзаку, а это категорически запрещено правилами Салона. Оноре сожалеет, но сейчас его особенно беспокоит, что трудно стало работать: «Я не могу выжать ни строчки из моего мозга, у меня нет ни смелости, ни сил, ни воли. Я редактирую „Человеческую комедию“ просто потому, что страницы попадаются мне под руку». В чем причина такого состояния? Дрезден. Его держат поодаль от происходящего. Письма от Евы редки и уклончивы, никакой нежности. Говорит, что, выдав замуж дочь, уйдет в монастырь. Вот еще новый способ мучить его. Он в ярости, словно дикий зверь, вновь попрекает Анну за глупый выбор жениха-поляка: «Богатая полька твоя дочь окажется в исключительно опасном положении. Император Николай стремится любой ценой добиться единения своей империи, и в этом ему мешают католицизм и национальное самосознание поляков, с которым необходимо покончить… Его мишенью будет все, что выделяется из общего ряда, величие, богатство, любовь к Польше, сила… Желание Анны выйти за поляка губительно для ее будущего… К тому же, ставя свое счастье в зависимость от внешности, Анна не принимает в расчет, что самый прекрасный в мире юноша может стать чудовищем, она ничего не знает о физическом отторжении, следствии собственно замужества». Эти грубые упреки и мольбы задевали Еву за живое, она сердилась, дулась, но сообщала Оноре, что прощает убийственную прозу его писем. Тот был тронут, рассыпался в благодарностях (теперь он называл любимую Линетт): «Ах, Линетт! Теперь мой черед повторять слова, которые я расцеловал в твоем письме: Я прощаю тебя! Я целовал их со слезами на глазах, так как в них прочел всю твою любовь… О, спасибо за боль, по которой можно судить о всей глубине чувства. Зайчишка мой, прости меня, будь собой, делай, как считаешь нужным, все, что пожелаешь, и, если случайно причинишь боль, я буду счастлив чинить порванную сеть… На любовь, подобную твоей, можно ответить только такой же любовью. Пиши мне много или мало, вовсе не пиши, все равно я знаю, что ты любишь меня. С Анной поступай, как знаешь».

После жаркой полемики по поводу замужества Анны он капитулирует по всему фронту и очень скоро вознагражден за это. «Я хочу видеть тебя», – пишет Ганская. Победа! Бальзак решает немедленно прервать все свои работы, отменить все встречи и пуститься в путь: «Я спровадил и „Человеческую комедию“, и „Крестьян“, и „La Presse“, и читателей… и задуманный мною томик „Мыслей и максим господина де Бальзака“ (этого господина ты знаешь), и мои дела с „Le Siècle“, которые должны завершиться на этой неделе. Все! Я так счастлив уехать, что не в состоянии спокойно писать. Не знаю, сумеешь ли ты прочитать письмо, но по моим каракулям поймешь, как я рад. Во всем, что не поддастся расшифровке, – счастье и любовь».

Бальзак покидает Париж двадцать пятого апреля 1845 года и прибывает в Дрезден первого мая. Останавливается в гостинице «Город Рим», где госпожа Ганская заказала для него комнату. Сама с Анной жила в другой гостинице. Оноре обнаружил, что Еву гораздо больше собственного занимает счастье дочери. Возлюбленная показалась ему в высшей степени беспокойной и властной, такой он не знал ее раньше. Не огрубела ли за время вдовства? Надо убедить ее, что он занимает во Франции достойное положение, а для этого может похвастаться единственным знаком отличия – недавно стал кавалером ордена Почетного легиона. Ему самому это кажется сущим пустяком по сравнению с уважением, коего заслуживает. Карикатуристы не могли упустить случая съязвить по поводу получения им этой награды: рисовали, как писатель подвешивает крест на свою легендарную трость.

Бальзак был настроен против жениха Анны, но с первой же встречи нашел его общество превосходным, хотя самого юношу несколько наивным: он был богат, говорил по-французски, хорошо рисовал, увлекался насекомыми и ископаемыми, казался по-настоящему влюбленным. Предки его оказались и вовсе замечательны: в их числе – Марина Мнишек, которая в 1605 году вышла замуж за Лжедмитрия и год, до убийства супруга, царствовала в России, пережила период потрясений, приход нового самозванца, в коем вынуждена была признать своего супруга, казнена в 1613-м, когда на власть призван был Михаил Федорович, основатель династии Романовых. Бурная, кровавая история не могла не заинтересовать Бальзака. Что в ней правда, а что – плод воображения? Он мог бы воссоздать похождения этой далекой предшественницы Георга…

Через несколько дней Оноре уже негодовал по поводу пересудов, которые его окружали, да и Ганская торопилась избавиться от назойливого любопытства дрезденских поляков. Одиннадцатого мая все четверо – Бальзак, Ганская, молодые люди – выехали в Бад-Хомбург и Канштадт, где Ева хотела полечиться термальными водами. Анна и Георг, казалось, искренне привязались к их спутнику, он с удовольствием называл себя «толстым карапузом». Всем было беззаботно и весело. Путешествие походило на двойное свадебное – родителей и детей, соперничавших в своих идиллических отношениях. Главным представлялась учтивость признания. Молодые брали у старших уроки нежности. В Кельне побывали на представлении Дюмерсана и Варена, которые тогда входили в моду. Анна забавлялась тем, что узнавала в зазывале Бильбоке Бальзака, Еву – в Атале, себя – в Земфире, Георга – в Грингале. Теперь все называли друг друга только этими именами, казалось, все они – одного возраста и только-только открывают для себя любовь.

Двадцать второго июня две пары влюбленных оказались в Страсбурге. Здесь Бальзак начал готовить тайный переезд женщин в Париж. На седьмое июля заказал три места в почтовой карете, Георгу надлежало присоединиться к ним позже. Госпожу де Брюньоль обо всем предупредили заранее: она должна была под своим именем нанять для дам небольшую квартиру – у Ганской и ее дочери, прибывавших во Францию инкогнито, в качестве сестры и племянницы Бальзака, не было паспортов. Скромная обитель путешественниц располагалась на улице Ля Тур в Пасси, неподалеку от улицы Басс. Казалось, все решается лучшим образом. Но, встретившись в Париже с госпожой де Брюньоль, Ева с первого взгляда поняла, что у этой «служанки» роль более важная и более интимная, чем уверял Оноре. Она потребовала немедленно отказаться от ее услуг. Чтобы успокоить Ганскую, Бальзак сделал вид, что присутствие этой крупной и сильной женщины ему самому надоело, что за ее спиной он называет ее «потаскухой», «мегерой», «старой каргой» и «мерзким созданием». Но смелости сказать несчастной, что она больше не нужна, недоставало. Только в конце августа хозяин решился объявить ей тоном не чересчур сухим, но и не ласковым, а так, умеренным, что у нее есть полгода, чтобы найти себе новое место. Та была готова к подобному исходу, но тем не менее неблагодарность Бальзака возмутила, и госпожа де Брюньоль потребовала взамен табачную лавку. Доктор Наккар был знаком с нужным человеком и предложил свою помощь. Когда дело почти уладилось, бывшая служанка-любовница заявила, что передумала, теперь ее интересовала продажа марок. Вновь переговоры, сделки. Дабы сдержать слово касательно полугода, данное им госпоже де Брюньоль, Бальзак вынужден был смириться с ее пребыванием в доме до февраля 1846 года. Хватит ли у него терпения? Он спрашивал себя, как мог так долго и счастливо сожительствовать с ней. Решительно настало время кардинально поменять все в своей жизни: людей, советчиков, привычки. Поверенный Гаво тоже получил отставку за его, как считал Бальзак, «чудовищную апатию». Он предпочел ему Огюста Фессара, доку по части финансовых комбинаций, который оказался настолько ловок, что сумел договориться с большинством кредиторов. Узел, затянутый было вокруг шеи писателя, слегка ослаб. Надо немедленно воспользоваться выпавшей передышкой!