— Совершенно верно, — сказал Легионер. — Они должны мужественно идти на смерть, позволять нам с чистой совестью убивать их.

Я недоверчиво поглядел на него. Он усмехнулся.

— Жалеете себя! Когда настанет мой черед умирать, я буду думать о несчастной расстрельной команде…

— Кончай ты, — раздраженно сказал я. — Мы не напрашивались на эту работу…

— Помните ту дамочку, которую пришлось кончать в прошлый раз? — вмешался Малыш. — Телефонистку? Как она кричала и вырывалась…

— Да заткнитесь вы, черт возьми! — напустился Старик на нас. Лоб его покрылся глубокими морщинами. — Нечего скулить, давайте кончать с этой работой!

Нас привели в садик за домом начальника тюрьмы. На двери его так и оставались буквы НКВД и большая красная звезда; однако флаг, трепетавший над нашими головами, был нацистским. Свастика вместе с красной звездой. И то и другое бросало меня в холодный пот.

Посередине ровной площадки сухой земли стоял деревянный столб, недавно вкопанный и покрытый креозотом. К нему крепились кожаные ремни; один для щиколоток, один для бедер, один для рук и плеч. Пока что они висели, ожидая первой жертвы. Предыдущий столб, видимо, был расщеплен пулями. Говорили, что столбы выдерживают примерно четыреста казней, потом их приходится менять.

Нас поджидал майор, он счел нужным произнести вдохновляющую речь.

— Вас специально отобрали для выполнения этой задачи — можно сказать, старательно отобрали. Знаю, не каждому нравится быть членом расстрельной команды, однако нам всем приходится выполнять неприятные обязанности, и мы, будучи солдатами, должны делать это как можно лучше.

— Мы уже выполняли подобные задачи, — негромко произнес Старик.

Майор уставился на него.

— Вот именно! Поэтому и отобрали вас. В определенном смысле это честь.

— Понятно, — сказал Старик.

Майор расправил плечи.

— Когда дойдет до дела, помните, что эти свиньи — дезертиры. Они изменили долгу и заслуживают расстрела. Не жалейте их. Они бежали и бросили своих солдат погибать… Кстати, если кто-то из вас будет стрелять мимо, то поверьте, тоже будет привязан к этому столбу… Цельтесь в сердце и никаких фокусов. Ясно?

— Общий смысл понятен, — ответил Старик.

— И помните, что я сказал… никаких фокусов!

Майор повернулся и зашагал по пыльной бурой земле к приятно пахнувшему кусту сирени, где к нему присоединились двое священников: один — католик, другой — протестант. Мы молча наблюдали за ним, пока он не отошел за пределы слышимости.

— Велика важность, — угрюмо сказал Барселона. — За кого он нас принимает? За новичков?

— Нас специально отобрали, — напомнил ему Порта. — И в определенном смысле это честь…

— Я мог бы обойтись без этой чести, — буркнул Барселона.

— Не нравится мне это, — сказал Старик и покачал головой. — Не нравится, как это выглядит… происходит что-то странное…

Подошел какой-то лейтенант, осмотрел наши винтовки и запас патронов. Проверил нашу готовность, остался доволен, ушел и оставил нас ждать.

Ждали мы почти час. Поблизости рос тополь, дятел усердно долбил его клювом. Дворик для казней постепенно заполняли офицеры; они стояли небольшими группами, курили, разговаривали, прохаживались и постукивали ногой об ногу. Они казались раздраженными, нервозными; в садике начальника тюрьмы создалась атмосфера тревожного предчувствия.

Дятел закончил свое дело и улетел. Два больших черных ворона медленно полетели к освободившемуся дереву. Перья на краях их крыльев были растопырены, как пальцы. Они уселись на верхнюю ветвь и нахохлились, ожидая начала представления.

Из блока приговоренных вышли четверо полицейских. Посреди них находился одетый в старую шинель заключенный, руки его были связаны впереди. Группа скрылась на несколько секунд за кустом сирени. Затем появилась снова, и мы увидели, что заключенный — высокий, представительный человек, держащийся прямо, с достоинством, несмотря на связанные руки. Когда они подошли поближе, мы узнали его. По нашему строю прокатился испуганный ропот.

— Аугсберг…

— Генерал Аугсберг!

— Мерзавцы! — пробормотал стоявший рядом со мной Порта. — Гнусные, паршивые, сволочные мерзавцы!

Группа остановилась перед майором, который инструктировал нас. Они откозыряли друг другу. Майор обратился к приговоренному.

— Бригадефюрер СС Пауль Аугсберг, должен сообщить, что ваша апелляция отвергнута командующим Четвертой армией. Поэтому вы осуждены на смертную казнь за то, что оставили в Сталинграде зону боевых действий, увели с собой группу солдат, способных противостоять противнику, и таким образом лишили Шестую армию войск, необходимых для защиты Сталинграда. Хотите что-нибудь сказать перед казнью?

Генерал посмотрел на майора свысока.

— Бедный, наивный дурачок! — произнес он с презрением.

Майор сглотнул. Поманил к себе священников, но Аугсберг отмахнулся от них.

— Обойдемся без заклинаний!

Генерала подвели к столбу. Опытные руки застегнули ремни.

— Пошли они все, — прошептал Малыш. — Я выстрелю мимо.

— Я тоже, — прошипел я.

— И я, — согласился Порта.

Майор повернулся к расстрельной команде.

— Целься… пли!

Двенадцать выстрелов прогремели одновременно. Голова Аугсберга опустилась на грудь, но куда он ранен, видно не было. Врач с повешенным на шею стетоскопом загасил сигарету и пошел к нему. Мы видели, как он приподнял голову генерала. Видели, как изменилось выражение его лица. Стетоскоп ему не понадобился.

— Приговоренный жив! В него не попала ни одна пуля!

У майора отвисла челюсть.

— Вы готовы это повторить?

— Конечно. — Врач распрямился. — Я сказал, что приговоренный жив. Пули миновали его… Предлагаю сделать еще попытку.

Майор облизнул губы, язык его извивался по-змеиному. И яростно напустился на нас.

— Слушайте меня, грязные свиньи! Еще одна такая выходка, и сами окажетесь перед расстрельной командой! Я не шучу! — Он сделал глубокий вдох, очевидно, сдерживая неистовый порыв наброситься на нас. — Постарайтесь теперь сделать дело, как надо, не тратя времени!

И снова отдал команду «пли». Голос его звучал пронзительно, истерично.

На сей раз двенадцать винтовок были нацелены прямо на квадрат из красной ткани, приколотый напротив сердца. Наш протест оказался тщетным, не имело смысла затягивать страдания генерала. Если мы не расстреляем его, расстреляют другие; а следом за ним и нас.

Подбежали санитары с сосновым гробом. Отстегнули мертвое тело, уложили внутрь, присыпали опилками пятна крови, подхватили гроб и скрылись за кустами сирени.