Мы были готовы ко второй казни. Группа уже ждала в тени деревьев. Четверо охранников и лейтенант. Наш лейтенант. Наш юный лейтенант с шерстяным шарфом, прошедший с нами весь путь от Сталинграда.

Теперь майор обошелся без монолога и приступил сразу к сути дела.

— Вы знаете, за что оказались здесь. Хотите что-нибудь сказать?

Лейтенант покачал головой.

— Вам нужны услуги священника?

— Мне ничего не нужно… Только кончайте поскорее, больше ни о чем не прошу.

Майор указал ему на столб с ремнями. Потом повернулся и злобно посмотрел в нашу сторону, словно убеждаясь, что мы слышали последнее желание лейтенанта и исполним его. Лейтенант взглянул на нас и улыбнулся. Осмотрел строй, ненадолго задерживая взгляд на каждом. Мне стало до жути стыдно. Никто из нас не мог ничего поделать, но меня мучил стыд.

— Приготовиться к стрельбе!

Я так дрожал, что не мог прицелиться. И зажмурился. Я не хотел видеть, куда стреляю. Была слабая надежда, что могу попасть в майора.

— Пли!

Двенадцать выстрелов, потом тишина. Затем откуда-то издали донесся голос врача, объявляющего, что лейтенант мертв. Я открыл глаза и увидел санитаров, бегом уносивших второй гроб. У стены, за кустами сирени, была свежевырытая канава. В ней лежал генерал Аугсберг, уже засыпанный землей. Теперь лейтенант присоединился к нему, и они лежали рядом, последние в длинной череде безымянных могил.

Нам предстояло совершить еще одну казнь. Мы знали, кто должен быть расстрелян, еще до того, как услышали отчаянные крики протеста. Он не хотел умирать… Но в степи лежали тела пятисот человек, спасти которых он был не в состоянии. В этом состояло его преступление, и за него он должен был поплатиться жизнью.

Его, отбивающегося руками и ногами, подтащили к столбу. Майору приходилось несладко. Казни — дело сложное, а люди вроде нашего врача не хотели идти навстречу. Почему этот несчастный не может умереть спокойно, без шума и суеты?

Принесли черный колпак и надели врачу на голову. Теперь его обвиняющие крики звучали приглушенно.

Один из двенадцати неожиданно упал в обморок, оставив всего одиннадцать человек совершать убийство врача.

Католический священник подошел к безликому существу в черном колпаке и попытался утешить его молитвой. Тут врач заплакал.

— Пли!

Одиннадцать выстрелов, и на сей раз мы старались не промахнуться. Раз врач должен умереть, пусть все будет кончено побыстрее.

После этого мы были свободны до конца дня. Каждому из нас выдали по литру водки и отправили напиться до потери чувств, забыть о поступках, которые нас заставили сделать. Только некоторые поступки невозможно забыть, некоторые воспоминания нельзя уничтожить, и тот день навсегда мучительно и ярко запечатлелся у нас в сознании. Кое-что не может быть забыто из-за глубокого чувства вины…

Гораздо позже мы узнали, что фрау Элизабет Аугсберг в то время, когда мы расстреливали ее мужа, вскрывала и читала телеграмму:

Берлин Шарлоттенбург.

Если хотите увидеть солдата Пауля Аугсберга в последний раз перед казнью, которая должна состояться 6 мая 1943 года в 8.00, вам следует явиться в военную тюрьму Харькова на Украине 5 мая в 19.00. Будет разрешено свидание продолжительностью десять минут. Телеграмму возьмите с собой.

(Подписано) Генерал-фельдмаршал фон Манштейн

Командующий Четвертой танковой армией.

К тому времени, когда жена дочитала телеграмму, генерал Аугсберг уже, наверно, был мертв.