— Да я уже давно ей это советовал! Я никогда не обращал внимания на сплетни о репутации Джеспера, и если ее это не заботит, так почему должно заботить меня?

— Полагаю, — с горечью произнес мистер Хендред, — подобного отношения следовало ожидать от юноши, которому не стыдно рассказывать сестре аморальные и неприличные истории!

Обри выглядел ошеломленным.

— Что она вам наговорила, сэр? — спросил он. — Если Венеция рассказывала скабрезные истории, то она, очевидно, слышала их от Джеспера, так как Эдуард ни за что не стал бы делиться ими с ней, а я их просто не знаю!

— «Царь Эдип», тупица! — подсказал Деймрел.

— «Царь Эдип»? Не припоминаю, чтобы я рассказывал его Венеции, хотя это вполне возможно. Но применять такие эпитеты, как «аморальный» и «неприличный», в отношении творений Софокла… Такого я не слышал даже от Эдуарда!

В этот момент заговорил Марстон, уже некоторое время стоящий на пороге:

— Вы звонили, милорд?

— Да, — ответил Деймрел. — Проводи мистера Хендреда в его комнату. Если вам что-нибудь понадобится, сэр, обращайтесь к Марстону — я еще ни разу не видел, чтобы он оказался в затруднении.

Ворчливо пожелав всей компании доброй ночи, мистер Хендред позволил увести себя из комнаты.

— Марстон! — окликнул слугу Деймрел, когда тот собирался последовать за своим сердитым подопечным.

Марстон остановился:

— Милорд?

Деймрел широко усмехнулся:

— Пожелай мне счастья!

Бесстрастное лицо Марстона смягчилось.

— С радостью желаю счастья вам обоим, милорд. Если вы будете счастливы, то кое-кто еще тоже.

— Господи, я ведь также должен пожелать вам счастья! — воскликнул Обри, когда дверь закрылась за слугой. — Но мне незачем это говорить — вы и так все знаете! Ну, пожалуй, я тоже пойду к себе! Ужасно хочу спать!

— Подожди, Обри! — взмолилась Венеция. — Я должна кое-что тебе сообщить. Надеюсь, тебя это не огорчит. Два дня назад я узнала, что мама… не умерла, как мы считали.

— Я и так это знаю, — ответил Обри. — Конечно, меня это не огорчает, глупышка! Почему я должен огорчаться?

— Обри! — ахнула Венеция. — Значит, папа рассказал тебе?..

— Не папа, а Конуэй.

— Конуэй? Когда?

— Когда он в последний раз приезжал домой — перед отъездом в Бельгию. Он сказал, что я должен это знать на случай, если его убьют.

— Ну и ну! — возмутилась Венеция. — Если он рассказал об этом четырнадцатилетнему мальчику, то почему не сообщил мне?

— Не знаю. Очевидно, он считал, что папа рассердился бы, если бы узнал, что тебе об этом известно. Как бы то ни было, Конуэй велел мне ничего тебе не говорить.

— Но ты мог рассказать мне позже — после смерти папы! Почему ты молчал?

— Вероятно, потому что я об этом не думал, — ответил он. — Чего ради это должно меня интересовать? Если бы я знал маму — тогда другое дело, но как можно интересоваться тем, что происходило, когда тебе было всего несколько месяцев? — Обри зевнул. — Господи, как же мне хочется спать! Доброй ночи, дорогая! Доброй ночи, Джеспер!

Он вышел, прихрамывая, а Венеция, обернувшись, увидела, что ее возлюбленный насмешливо ей улыбается.

— Пусть это послужит вам уроком, прекрасная Венеция! — сказал Деймрел. Подойдя к ней, он заключил ее в объятия, но она удержала его, упершись руками ему в грудь.

— Деймрел, мне нужно кое-что вам сказать! Он перестал улыбаться и вопросительно посмотрел на нее:

— Что именно, радость моя?

— Понимаете, тетя говорила… что я не могу вешаться вам на шею! Я не послушалась и сделала это, но, когда дядя начал говорить о ваших долгах и имуществе, я внезапно поняла, что она была права! Я не хочу, чтобы вы на мне женились, если вы предпочитаете оставаться холостяком.

— Значит, вы куда менее эгоистичны, чем я! — быстро отозвался он. — Потому что я хочу на вас жениться, как бы вы к этому ни относились! Вы можете пожалеть об этом дне, а я — нет! Я жалею лишь о том, что боги не властны над пространством и временем и не могут переделать меня в человека, достойного быть вашим мужем!

Венеция прижала его к себе:

— Глупый! Вы же знаете, что мой самый достойный поклонник оказался ужасным занудой, а что до остального, то вам не приходило в голову, что если бы вы не сбежали с этой толстой женщиной…

— Она не была толстой! — возразил он.

— Тогда не была, зато стала теперь! Ну, так если бы вы не повели себя настолько скверно, то, возможно, женились бы на какой-нибудь достойной девушке и теперь жили бы в довольстве с женой и шестью или семью детьми?

— Только не с детьми! Ведь мое потомство достанется гусеницам, — напомнил он ей. — А вам не приходило в голову, мисс Лэнион, что я так и не сделал вам предложения, хотя уже дважды был на грани этого? Так как теперь нам никто не помешает, не окажете ли вы мне честь, мэм…

— Вы еще не спите? Отлично! — воскликнул Обри, внезапно войдя в комнату. — У меня появилась превосходная идея!

— Уже второй раз вы входите, когда я собираюсь сделать предложение вашей сестре! — сердито сказал Деймрел.

— Я думал, вы уже давным-давно его сделали. Как бы то ни было, это важно. Вы можете провести медовый месяц в Греции, и я поеду с вами!

Все еще стоя в объятиях Деймрела. Венеция рассмеялась и спрятала лицо у него на плече.

— Греция в середине зимы? Ни за что! — заявил Деймрел.

— А зачем вам так скоро жениться? Если бы вы перенесли свадьбу на весну…

— Мы поженимся в январе — если не в декабре!

— Вот как? — Обри несколько приуныл. — Ну, тогда пускай будет Рим. Жаль, потому что я предпочел бы Грецию. Ладно, мы можем поехать туда позже — в конце концов, это ваш медовый месяц, а не мой. Думаю, Венеции понравится Рим.

— Нужно не забыть спросить у нее… Хотя это не имеет значения. Отправляйтесь в постель, мерзкий щенок!

— А, вы хотите сделать Венеции предложение! Хорошо, хотя я вам не мешаю. Доброй ночи!

Он вышел, а Деймрел подошел к двери и запер ее.

— А теперь, любовь моя, — сказал он, вернувшись к Венеции, — в четвертый раз!..