Я, удивившись, ответил:

— Уверен, что нет… Нет, я ни о чем таком не слышал.

— Но ведь мужчины, не состоящие в браке, и здесь имеют свои потребности, — сказал он.

— Здесь существуют девушки, существуют малые и большие прегрешения, — ответил я. — В общем, кто ищет, тот найдет… У нас в этом смысле дела обстоят не хуже, чем в других местах. Природа человека повсюду в мире одинакова.

— Но для чужака все это затруднительно, — сказал он, понизив голос как бы в знак того, что не ждет ответа.

Я не стал продолжать. Разговаривать мне не хотелось. Правда, я почувствовал беспокойство. Ему двадцать четыре года. У него должны быть потребности… Я подавил внезапно захлестнувший меня бездонный страх. Я не помог Аяксу добрым словом. Я уже привык утаивать братские чувства, которые испытываю к нему, — а в ту минуту он мне особенно нравился. Нарождающаяся нежность согревала меня. Однако ужасная робость не позволила мне что-либо высказать. Я лишь плотнее сжал губы.

Теперь он заговорил о том, что завершение второй клавирной сонаты надо бы торжественно отпраздновать. Я возразил: мол, повод не ахти какой. Я начал приводить различные доводы, выражавшие мое нежелание устраивать праздник: дескать, круг моих друзей или знакомых мал. Только семейства Льена и Зелмера не удивятся, если я их приглашу. Со здешним врачом я не в ладу, он ко мне относится с пренебрежением. Он пытался лечить меня от головных болей. Но он не воспринимает их как почтенную болезнь. Нотариус Антли Луукка только помогал мне привести в порядок дела. Он даже ни разу не выпил со мной стакан шнапса. Что, правда, сделал полицейский вахмистр Фэлт Оаку из Геты. Банковского прокуриста Вяйня Кауппи я видел только за стойкой маленького заведения, занимающегося деньгами. С пастором этой общины я никогда не встречался и не знаю его ни в лицо, ни по имени. Есть еще два или три торговца в городе, у которых я закупаю товары. Стен Кьярвал не придет, даже если его пригласить. А остальные соседи и их батраки — крестьяне, перед которыми я не хотел бы играть, потому что им это скучно. — Теперь очередь Льена приглашать нас; ему будет неловко, если мы его опередим. —

Аякс слушал меня, не двигаясь; а когда я закончил, продолжал молчать, как мертвец. Я почувствовал, что его мысли где-то далеко; все, что я говорил, не является для него серьезным препятствием к осуществлению его планов.

Я постарался взять себя в руки и сказал: «Все это по преимуществу уже немолодые люди, отцы и матери». И потом снова вернулся к семействам Льена и Зелмера: «Но мы можем предпринять попытку пригласить под каким-нибудь предлогом одних сыновей». Я думал, что делаю Аяксу приятное, и прибавил, чтобы уж точно предвосхитить его желание: «Если ты успел познакомиться на острове с каким-то человеком, который тебе нравится, то он тоже будет для меня желанным гостем».

— Нет, — отрезал он; недружелюбно, как мне показалось. — Что у нас общего с этими гимназистами? И зачем тебе видеть людей, с которыми я познакомился случайно?

— Это было только предложение, — сказал я тихо.

— Мы можем устроить праздник для нас двоих, — сказал он.

— Конечно, — ответил я чересчур поспешно, стараясь скрыть удивление. — Нам обоим, наверное, пойдет на пользу, если мы снова проведем денек в городе — и постараемся сделать этот день как можно более приятным. Мы могли бы еще с утра заказать на вечер, в отеле, изысканный ужин…

— Нет, — возразил он. — Устроим праздник дома. Нам нигде не будет приятней, чем здесь. И не придется думать ни как добраться до города, ни об обратной дороге. Никто не нарушит эти часы, не помешает ни нашему разговору, ни чему бы то ни было. Рояль будет под рукой, ты сможешь для меня поиграть. Мы напьемся, если нам этого захочется. Мы сможем лучше, чем до сих пор, узнать друг друга.

— Хорошо, — с изумлением согласился я, все же ощутив в душе деликатную радость.

— Я сам съезжу в город за покупками, — сказал Аякс, — я хочу устроить тебе сюрприз. А главное, важно, чтобы ты продолжал работать. — Он подошел к окну, выглянул на двор. — Скоро начнутся дожди, — продолжил. — Солнце уже достаточно долго светило так, что тучи не мешали ему. Через два или три дня будет полнолуние; потом атмосферная ситуация переменится. Хорошо бы, чтобы к этому времени ты закончил работу{185}.

Солнце пока что стояло в совершенно безоблачном небе. Я не считал Аякса способным пророчествовать о погоде. Я решил, что он сделал такое предсказание лишь потому, что оно соответствует его намерениям.

— Вскоре похолодает, — добавил он. — В сентябре погода иногда чуть ли не зимняя.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Вчера он мне сообщил, что Стен Кьярвал послезавтра отвезет его на коляске в город. Все складывается согласно нашим желаниям.

Он, значит, поедет завтра. Я на полдня или на целый день останусь один. Мне пришлось пообещать ему, что я буду усердно работать, дабы заслужить праздничные удовольствия.

* * *

Аякс с моим соседом уже укатили. Он выпросил у меня порядочно денег, чтобы закупить сырье для тех вкусностей, которые задумал приготовить.

— Природа, — заметил он, — держит своих детей в узде посредством удовольствий и боли. Еда и питье относятся к числу удовольствий. Мы получаем награду, когда набиваем себе брюхо. Природа хочет, чтобы брюхо каждого из нас наполнялось. С пустыми потрохами мы бы умерли с голоду, а мы должны быть здесь, чтобы чинить ботинки, проповедовать, обманывать, сочинять музыку и доставать для себя еду, но главное — чтобы оглядываться по сторонам в поисках других удовольствий, которые хоть и мимолетные, но все равно лучше, чем начало пищеварительного процесса. Природа очень хитра. Когда у девочек начинают набухать все их выпуклости, Природа наконец выдает свою тайну: что ее прежде всего интересует потомство. — Она позволяет этим несчастным созданиям получить удовольствие… и только потом мстит им болью за их податливость.

— К чему ты это говоришь? — спросил я.

— Я только хотел дать понять, что праздники предусмотрены в плане Природы; мы вовсе не проявляем легкомыслие, когда их устраиваем, — ответил он, рассмеявшись.

— Вино веселит сердце человека, — откликнулся я, — так написано в одной из священных книг{186}. Я всегда считал радость от вина простой и естественной.

— Нам следует остерегаться ханжества, — добавил он. — За добровольные лишения никакой награды не предусмотрено.

Веселость сделала Аякса красивым. Но по его лицу скользнула темная тень. Как если бы у него в голове мелькнула какая-то безобразная мысль, которую он не высказал. — — —

Я отправился к рабочим-взрывателям. Шахта уже достигла двух или двух с половиной метров в глубину. Рабочие оставили лестницу, прислоненную к краю ямы, чтобы удобно было подниматься и спускаться. Когда я приблизился, они пробивали новые скважины. Они даже не заметили, как я подошел и остановился у края отверстия. Я долго наблюдал за ними. Они не найдут никакой водной жилы. Я думал, что вскоре надо будет переместить в эту яму гроб Тутайна. Мне еще предстояло: совершенно довериться Аяксу и посвятить его в мой план. Сердце сильно забилось; придется сказать ему много слов, чтобы объяснить необычное. Я расспрошу его: знает ли он тайну своего прежнего господина. — Надеюсь, мы постепенно раскроемся друг перед другом. Но каким образом дело дойдет до этого, я не знаю. У меня нет мужества для откровенности. Слова, которые будут лучше всех прежних, должны как бы сами собой слететь с наших губ. Я, правда, поклялся себе, что не подвергну опасности труп Тутайна, то есть не разделю мое знание о нем с кем-то другим. Но в сердце своем я уже давно подкуплен. Мое первоначальное намерение ослабло. Ложь ненадежное оружие: ее так легко выбить у тебя из рук. Решись я довериться Аяксу, все обстояло бы лучше.