Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Естественность садомазохизма
Хотя по этой проблеме в целом нечего добавить, так как она освещена во многих обширных трудах, я хочу ещё раз подчеркнуть естественность таких извращений. Садизм и мазохизм кажутся пугающе техническими идеями, тайнами внутренних глубин человека, абсолютно ясными для практикующих психоаналитиков. Более того, они кажутся редкими и гротескными отклонениями от нормального поведения человека. Оба эти предположения неверны. Как мы снова и снова убеждаемся на этих страницах, мазохизм естественен для человека. Человек от природы смиренен, благодарен, виновен, естественным образом выходит за пределы, естественно страдает; он маленький, жалкий, слабый, пассивный потребитель, который естественным образом укрывает себя превосходящей, удивительной, всеобъемлющей силой. Садизм также является естественной активностью существа, стремлением к опыту, мастерству, удовольствию, необходимостью извлекать из мира то, что ему нужно, чтобы расти и процветать; более того, человеческое существо, которое должно забыть себя, сможет разрешить свои собственные болезненные внутренние противоречия. Составное слово «садомазохизм» выражает естественную взаимодополняемость полярных противоположностей: нет слабости без интенсивного сосредоточения силы и нет использования силы без возврата к безопасному слиянию с более крупным ее источником. Садомазохизм, таким образом, отражает общее состояние человека, повседневную жизнь большинства людей. Он отражает человека, живущего в соответствии природой мира и своей собственной, той самой, которая была дана ему изначально. Фактически, в этом случае, это отражает «нормальное» психическое здоровье7778.
Удивляемся ли мы, например, что в современном запутавшемся мире растет число изнасилований? Люди чувствуют себя все более и более беспомощными. Как они могут выразить свою энергию, добиться большего баланса между весомым вкладом и слабым выходом? Изнасилование дает ощущение личной власти через способности причинять боль, полностью манипулировать и доминировать над другим существом. Самодержавный правитель, как хорошо замечает Канетти, получает максимальный опыт господства и контроля, превращая всех людей в животных и обращаясь с ними как со скотом. Насильник получает такое же удовлетворение, что кажется совершенно естественным; в жизни очень мало ситуаций, в которых люди могут почувствовать целесообразность своих энергий: оживленную жизненную силу, которая возникает, когда мы доказываем, что наши животные тела обладают силой, необходимой для обеспечения своего господства в этом мире – или, по крайней мере, в его обжитом сегменте[111]. Всегда ли нас удивляло то, насколько охотно мазохист испытывает боль? Ну, во‑первых, боль выдвигает тело на передний план опыта. Она насильно возвращает человека в центр вещей как чувствующее животное. Таким образом, это естественное дополнение к садизму. И садизм, и мазохизм – это техники для переживания сильного ощущения себя, теперь находящегося в направленном вовне действии и пассивном страдании. Обе этих составляющих дают чувство энергии в месте неопределенности и пустоты. Кроме того, испытывать боль – значит «использовать» ее с возможностью контролировать ее и одерживать победу над ней. Как утверждал Ирвинг Бибер в своей статье, мазохист не «хочет» боли, он хочет иметь возможность идентифицировать ее источник, локализовать ее и таким образом контролировать ее. Следовательно, мазохизм – это способ избавиться от беспокойства из-за жизни и смерти, а также уменьшить всепоглощающий ужас существования до минимальной дозы. Человек испытывает боль от ужасающей силы и все же переживает ее, не испытывая окончательной угрозы уничтожения и смерти. Как проницательно заметил Зильбург, садомазохистская комбинация является идеальной формулой для трансмутации страха смерти7980. Ранк назвал мазохизм «малой жертвой», «более легким наказанием», «умиротворением», которое позволяет избежать ужаса смерти. Применительно к сексуальности мазохизм, таким образом, является способом избавления от страданий и боли, «которые в конечном счете являются символами смерти», и превращения их в желаемые источники удовольствия81. Как хорошо заметил Генри Харт, это способ самостоятельно принимать гомеопатические дозы; эго контролирует абсолютную боль, полное поражение и полное унижение, воспринимая их в малых дозах как своего рода вакцинацию82. С другой точки зрения, мы видим удивительную изобретательность извращений: превращение боли, символа смерти в экстаз и более сильное переживание жизни[112].
Но опять же, пределы изобретательности извращения очевидны. Если вы магическим образом зафиксируете ужас жизни и смерти на одном человеке как на источнике боли, вы контролируете этот ужас, но вы также придаете слишком много значения этому человеку. Это персональная религия, которая слишком «заставляет верить», и таким образом унижает мазохиста, ставя его в зависимость от другого человека. Неудивительно, что садомазохизм в конечном итоге унизителен, это тепличная инсценировка контроля и превосходства, разыгрываемая ничтожными личностями. Любой героизм соотносится с неким «потустороннему»; вопрос в том, с каким именно? Этот вопрос напоминает нам о том, что мы обсуждали ранее: проблеме слишком ограниченных рамок. С этой точки зрения извращения – всего лишь демонстрация жестких границ потустороннего, которые человек выбирает для собственной инсценировки героического апофеоза. Садомазохист – это тот, кто разыгрывает свою героическую драму только для одного человека; он применяет свои два онтологических мотива – Эрос и Агапэ – только к объекту любви. С одной стороны, он использует этот объект, чтобы расширить чувство собственной полноты и силы; с другой стороны, чтобы дать волю потребности отпустить себя, отказаться от своих желаний, обрести мир и удовлетворение путем полного слияния с чем-то за его пределами. Пациент Ромм прекрасно показал это сведение космической проблемы к одному конкретному партнеру:
В попытке снять сильное напряжение он боролся между желанием быть доминирующим самцом, агрессивным и садистским по отношению к своей жене, и желанием отказаться от своей мужественности, быть кастрированным женой и, таким образом, вернуться в состояние импотенции, пассивности и беспомощности.
Как легко было бы, если бы мы могли благополучно удовлетворить тоску по всему человеческому состоянию в своей спальне. Как сказал Ранк, мы хотим, чтобы партнер был подобен Богу, всемогущим для поддержки наших желаний и всеобъемлющим для их объединения, но это невозможно.
Таким образом, если садомазохизм отражает состояние человека и действие наших двойных онтологических мотивов, мы можем по-настоящему говорить о честном или зрелом мазохизме, точно так же, как Ранк делал это в своей необычной дискуссии в «За пределами психологии»8384. Одним из ограничений Фрейда было то, что он не мог довести свою мысль до вывода такого рода, даже если неоднократно подбирался к нему. Он был настолько впечатлен силой, глубиной и универсальностью садизма и мазохизма, что назвал их инстинктами. Он действительно видел, что эти побуждения проникают прямо в сердце