– Чтобы ни случилось в столице, защищай царевича. Теперь он твой господин. Возможно, меня ты больше не увидишь.

Его свирепый взгляд смягчился, на ястребином лице проявилась печаль.

– Мой господин Орион, никогда прежде не приводилось мне видеть в своем начальнике… друга… – Он неожиданно осекся.

Я хлопнул его по плечу:

– Лукка, для дружбы необходимы двое. А человек со столь щедрым и верным сердцем, как у тебя, – редкое сокровище. Мне бы хотелось оставить тебе на память что-либо ценное.

Он скорбно усмехнулся:

– Я всегда буду помнить о тебе, господин. Ты возвысил нас, вытащил из грязи и осыпал золотом. Никто и никогда не забудет тебя.

Парнишка из экипажа судна просунул голову в открытую дверь каюты и сообщил, что к борту привязана плоскодонка, которая готова отвезти меня в город. Я был рад, что нас прервали, Лукка тоже. Иначе еще минута – и мы пали бы в объятия друг друга и зарыдали подобно детям.

Арамсет ожидал меня у борта.

– Возвращайся в Уасет, Орион, – произнес он.

– Я тоже хочу этого, мой господин.

Невзирая на новизну положения – он чувствовал себя полноправным наследником престола, которому впервые повинуется войско, – его переполняло юношеское любопытство.

– Ты так и не сказал, зачем тебе надо в гробницу Хуфу.

Я заставил себя улыбнуться:

– Это самое великое диво на всем белом свете. Я хочу сам увидеть ее чудеса.

Но так просто отделаться мне не удалось.

– Ты не вор, стремящийся похитить царские сокровища, захороненные с великим Хуфу. Ты ищешь другие сокровища, не золото и не драгоценности.

– Я ищу бога, – честно ответил я. – И богиню.

Глаза его вспыхнули:

– Амона?

– Быть может, бог этот известен здесь под таким именем. Но в других землях его зовут иначе.

– А богиня?

– У нее тоже много имен. Я не знаю, как она зовется в Египте.

Арамсет ухмыльнулся, утратил на миг подобающую царевичу серьезность, и я увидел перед собой умиравшего от любопытства мальчишку.

– Клянусь богами! Я испытываю желание пойти с тобой. Хотелось бы мне узнать, что ты ищешь.

– У моего господина более важные дела в столице, – мягко напомнил я.

– Да, пожалуй, – ответил он, разочарованно хмурясь.

– Быть наследником престола – дело ответственное, – продолжал я. – Лишь ничего не имеющий за душой бродяга имеет право на приключения.

В притворной скорби Арамсет покачал головой:

– Орион, что ты сделал со мной?

Впрочем, грусть его казалась мне отчасти искренней.

– Ты нужен отцу, ты нужен своему великому царству.

Он согласился, правда, не без колебаний, и мы расстались. Менелай, перегнувшись через борт, проследил, как я спускался по веревочной лестнице в ожидавшую меня плоскодонку. Я сколь мог приветливо махнул царю рукой. Он кисло улыбнулся и кивнул.

Единственное преимущество титанической бюрократии, подобной египетской, заключается в том, что если она служит тебе, то может доставить тебя к цели с немыслимой скоростью, работая как хорошо смазанный механизм.

Наследник престола отдал приказ чиновникам Менефера: „Доставить сего Ориона к Гетепамону, верховному жрецу Амона“. Так они и сделали – привычно не раздумывая и без малейших проволочек.

На пристани меня встретил целый комитет – четыре человека, каждый в длинной юбке и при медном медальоне, положенном чиновникам невысокого ранга. Меня посадили в повозку, запряженную лошадьми, и, зацокав копытами, кони тронули по мостовой от побережья к храму, располагавшемуся в сердце огромного города.

Потом все четверо, не сказав ни слова ни мне, ни друг другу, провели меня через лабиринт дворов и коридоров. Наконец я оказался перед маленькой дверью и, отворив ее, попал в небольшую, приветливо залитую солнцем комнату.

– Великий жрец скоро явится, – произнес один из чиновников.

И они оставили меня одного, затворив за собой дверь.

В задумчивости я смотрел по сторонам. Других дверей в комнате не было видно. Зато в одной из стен имелось целых три окна. Я перегнулся через подоконник среднего и увидел, что до сада всего сорок локтей. Другие стены украшала живопись на религиозные темы: человекоподобные огромные боги со звериными головами принимали подношения – зерно и животных от карликов смертных. Краски сияли ярко и живо, словно фрески написали недавно или только что подновили. Вокруг огромного пустого стола из полированного кедра стояло несколько кресел, больше в комнате ничего не было. Наконец дверь отворилась, и я, онемев от потрясения, уставился на жирную, грузную тушу, переступившую порог. „Некопта! Меня заманили в ловушку!“ Я услышал стук собственного сердца. Свои меч и кинжал я оставил на корабле под присмотром Лукки. Кроме медальона Амона, висевшего на моей шее, я ничего с собой не взял, разве что перстень с сердоликом в поясе.

Он улыбнулся мне… приятной, честной и бесхитростной улыбкой. Тут я заметил, что на толстяке нет ни колец, ни ожерелий, ни драгоценностей, равно как на лице его – краски. Он смотрел на меня дружелюбно, открыто и с любопытством, словно видел впервые.

– Я – Гетепамон, великий жрец Амона, – произнес он. Голос его показался мне знакомым, впрочем, кое-какие нотки я явно слышал, впервые.

– А я – Орион, – ответил я, чуть не онемев от удивления. – Я привез тебе привет от наследника престола царевича Арамсета.

Жирный, как Некопта, он настолько напоминал великого жреца Пта, что они наверняка…

– Прошу тебя, располагайся поудобнее, – предложил Гетепамон. – Мы с тобой встречаемся с глазу на глаз, так что не будем церемониться.

– Ты… – Я не знал, как выразиться, чтобы не показаться бестактным. – Ты похож…

– На великого жреца Пта. Да, я знаю. Так и должно быть. Мы с ним близнецы, я старше всего на несколько сердцебиений.

– Братья… – Я понял, что это правда. Одинаковые лица, те же черты, то же чудовищно раздутое тело. Но если Некопта вынашивал зловещие планы, то Гетепамон, казалось, находился в мире с самим собой и жил счастливо, спокойно и почти радостно.

Жрец улыбался. Но когда я подошел ближе, он внимательно вгляделся мне в лицо. Он вдруг встревожился, побледнел и смутился. Улыбка сползла с его лица.

– Прошу, отвернись от солнца, чтобы я мог разглядеть тебя лучше. – Голос жреца слегка дрогнул.

Я повернулся, тогда он подошел ко мне, глаза его округлились, а потом единственное слово вздохом сорвалось с задрожавших губ:

– Осирис!