— Пойдем, Игорь… Пойдем.

Под ногами — битое стекло, над головами — разорванное пополам небо. Сколько еще осталось? Может, час, может — век. Наверное, Адаму тоже думалось, что Изгнание — это гибель, последний миг. А ведь все только начиналось!

— Почему ты сообщил, что я погибла? По его лицу скользнула усмешка — вымученная, невеселая.

— Чтобы т-тебя оставили в п-покое. Чтобы твоя д-дочь получила страховку. Чтобы т-ты, выжившая вопреки здравому смыслу, могла уехать — и все забыть.

— Спасибо…

Его рука — в моей руке. Не знаю почему.

— За что. Стрела? Ведь н-не получилось! Да, не получилось. Я не стала праться. Вместо этого захотелось поиграть в Прокурора Фонаря. Хорошо еще, вовремя нашла Третьего, а то бы и вправду «чистильщика» прислали! Вот так, Эрка! А ты думала — шабаш! А если бы мне самой приказали такое? Выдать «специалиста», осуществить «комплексную проверку»? Ведь могли приказать?

На миг стало страшно. Нет, я бы ни за что!.. Ни за что?

— Ирина! Стрела! Что с тобой? П-пожалуйста!

— Ничего, Игорь! Ничего… Они знают, как обеспечить верность. Знают!

Верность — и покорность. Три степени покорности — телом, разумом, сердцем. Как учил Святой Игнатий.

…Прыг-скок. Прыг -скок. Прыг-скок… Мяч катится по пляжу, по сверкающему на солнце белому песку, и мягко падает в воду. Девочка. бежит за ним, но внезапно останавливается, смотрит назад…

Они знали об Эмме. И не пощадили бы — ни меня, ни ее.

У Игоря — сын…

Маг выдал меня. А я выдавала Сашу — каждый день, каждый час. И рукопись, рукопись, которую я передала неведомым боссам, прежде чем нести в редакцию! А на следующий день…

Нет, не думать!

Нельзя!

Не думать — и не судить.

Я не судья Игорю.

Пусть нас всех рассудит Другой.

Если захочет судить.

Битое стекло под ногами. Страшное небо над головой…

— Меня спас Молитвин? Ведь я умирала, правда?

Его рука дернулась, пальцы сжались.

— Он н-не хотел, сволочь! Я п-позвонил его дружку — Залесскому, наорал на него…

Да, верно. Черный Ворон что-то похожее говорил…

«А вообще-то говоря, я не давал клятвы Гиппократа. И если бы не Алик… Не Олег Авраамович…»

Вот никогда бы не подумала! Два алкаша вытаскивают с того света полудохлую шпионку! Ворон — из-за Алика, Алик… Надо полагать, вспомнил о брате.

О боге.

О Пол-у-Боге.

Какие страшные глаза у этого бога! Хорошо, что Эми…

— Н-не хочешь сказать ему спасибо?

Я вздрогнула от неожиданности. Ему? Залесскому? Вообще-то надо бы…

И тут я поняла. Мы шли по битому стеклу, под страшным умирающим небом. Шли — прямо к знакомому дому, куда я однажды заглянула в поисках сгинувшего старичка-пьяницы. Господи, как давно это было!

Рюкзак Игоря уже на земле.

— Д-держи!

Браунинг! Старый знакомый! Да-а-авненько не виделись!

— Это… Приказ?

Его лицо стало серьезным, даже глаза вновь потемнели, налились горячей чернотой.

— Д-да. Надеюсь,последний. Подстрахуешь, если что.

— Если — что?!

Вспомнилась небритая физиономия господина «литератора». Браунинг? Не жирно ли? Пинок ему под зад — в самый раз!

Игорь понял. Покачал головой.

— Т-ты не разбираешься в ситуации, Ирина! Этот Залесский…

Договорить он не успел.

Автоматная очередь. Короткая, захлебывающаяся… тишина.

Еще очередь.

Ба-бах!

Словно железной палкой — по ушам.

Где-то совсем рядом, близко.

Я зажмурилась. Лишь на миг, чтобы очнуться, прийти в себя. Выходит, и вправду — не все знаю!

— Это… там?

Маг не ответил, да ответа мне и не требовалось.

Там!

Рюкзак уже за плечами. Игорь усмехнулся — незнакомо, зло. Ровные белые зубы оскалились. Таким я его еще не видела. Волк! Сероглазый Волк, почуявший добычу.

Внезапно я успокоилась. Все — на своих местах. У нас приказ. В руке у меня — оружие. Рядом идет бой. Это — реально, все остальное — потом.

Потом?

Я оглянулась, помедлила.

— Игорь!

Волчьи глаза на миг потеплели. Я заспешила, заранее понимая, что сейчас — не время, не место.

— Игорь! Когда все кончится… Если мы выживем…

Он понял. Знакомая улыбка тронула губы. И снова — ямочка на подбородке.

— К-куда захочешь, Ирина! Если ты сможешь… Смогу? Смогу — что? Простить? Забыть?

— Ты мне ничего не говорил. Девятый! Ничего! Ты понял? Я ничего не хочу знать! Сейчас я хочу одного — добраться до вертолета. Вместе с тобой. Ясно?

Игорь молчал. Долго, бесконечно долго. Наконец кивнул — серьезно, без улыбки. Я посмотрела на небо: трещина стала шире, неровная золотая твердь тускло горела в закатных лучах.

Сколько еще осталось? Век? Год? Минута? Поймет ли он?

— Ты п-права Стрела. Ничего н-не было. Есть м-мы — ты и я.

— И вертолет, — улыбнулась я, почувствовав, как отпускает сердце.

— Д-да. И вертолет.

Сдвоенный рокот нарастал, оползнем рушился на головы с треснувшей навсегда скорлупы неба, и мнилось: незримая саранча опускается на многострадальную Землю из драгоценного разлома, которого просто не могло быть, но который — был.

Чаша терпения переполнилась, пролилась пеной грехов через край — и вот приближается, парит в поднебесье неумолимый гул оперенных в сталь крыльев Ангелов Смерти с карающими мечами в руках…

А может, все было гораздо проще и скучней.

* * *

В самом углу пустыря, некогда представлявшего собой двор компьютерного колледжа «Профессионал», у выщербленного кирпичного забора, стояли двое.

Мужчина и женщина.

Адам и Ева, прикрывшие срам после Второго Грехопадения.

Они были похожи друг на друга: оба среднего роста (мужчина, как ни странно, пониже, женщина — повыше), в вязаных шапочках с помпонами; на Адаме — серая, давно вышедшая из моды болоньевая куртка, потертые джинсы, старые, но еще крепкие желтые ботинки на толстой подошве; на Еве — ратиновое пальто неопределенного цвета, из-под которого выглядывают брюки из черного вельвета в крупный рубчик, заправленные в полусапожки на белесой «манке».