«Пониженный уровень тревожности, — поставил диагноз Максимов, незаметно наблюдая за журналистом. — Такие типы, чтобы вырваться из спячки, идут на обострение ситуации, лишь тогда они ощущают полноценность бытия. Чаще всего это выглядит как не мотивированная агрессия. Но очень часто это люди с задержкой в развитии, порой даже не умеющие читать. Скудость эмоциональной сферы и низкий интеллект заставляют их искать острые ощущения в банальном насилии. Леон явно не из их числа. Функция теменного и височных отделов мозга не нарушена, это очевидно. Интеллектуален, склонен к абстрактному мышлению. Творческий, эмоционально развитый тип. Такие умеют подавлять вспышки агрессии, если они мешают осуществлению тщательно разработанного плана. И саму агрессивность объясняют соображениями высшего порядка. Классический образец серийного убийцы-интеллектуала».

Тем не менее Леон Нуаре считался признанным мастером военного репортажа. Сайт фотослужбы Франс-пресс предлагал всем желающим ознакомиться с серией снимков, за которую Леон получил международную премию. Максимов просмотрел кадры на дисплее компьютера. От комментариев вслух воздержался.

Сюжет назывался «Голод в Сомали». Худущая девчонка со вздувшимся, как у всех африканских детей, животом брела по пыльной дороге. Крупный план позволял убедиться, что девочка находится в глубоком голодном обмороке, на лице жили только глаза, отчаянно вцепившиеся в какую-то только им видимую цель. Следующий кадр увеличивал обзор, показывая, что девочка не одна. Сзади нее, опустив морды к земле, трусят всклокоченные от жары и голода гиены. Их злые остекленевшие глаза жадно впиваются в изможденную человеческую плоть. Следующий кадр: девочка, уткнувшаяся лицом в пыль, и гиены, на трясущихся ногах подбирающиеся к ней. На следующем кадре гиены вырывают клочья мяса из беспомощного тела. И последний кадр: на дальнем плане в дрожащем мареве сбившиеся в кучу гиены, на переднем — очередь скелетов, обтянутых черной кожей, у полотняного навеса. Солдат в ООНовской форме черпает баланду из котла. Сухие как плети руки подставляют банки под парящую струю варева.

Максимов представил, как витийствовали эстеты по поводу жесткой черно-белой стилистики фотографий. На них так рельефно-четко выделялись ребра растерзанной девочки, и фигуры людей казались неживыми — статуэтками, выточенными из эбенового дерева. И как философствовали салонные гуманисты, рассуждая о бессмысленности помощи международного сообщества стране, где правит голод, а не правительство. Дамы передергивали ухоженными плечиками, с возмущением вздыхая о несовершенстве мира, при этом ревниво следя, чтобы их спутник, растроганный видом чужих страданий, не выписал чек на неприличную в своей щедрости сумму.

Сам Максимов увидел для себя главное, поэтому и промолчал. Натренированным глазом прикинул расстояние от места съемки до девочки. Вышло, не более ста метров. Не такая уж даль, даже по африканской жаре. И гиены при приближении здорового сильного мужчины, он это точно знал, трусливо отбежали бы в сторону В девчонке — кожа да кости, не надорвешься. Что стоило на руках донести ее в лагерь, влить в рот глоток бульона? Ничего. Но не было бы премии за лучший репортаж года.

«А может, дело даже не в деньгах и славе? — подумал Максимов, давя в себе брезгливость. — Возможно, Леон просто стервятник. И смотрит на мир холодным глазом трупоеда, только усиленным кодаковской оптикой. Что ж, тогда такого вполне могут привечать во всех „горячих точках“ по обе стороны. Там романтиков не любят, считают за придурков. А такой там, хоть с камерой, хоть с автоматом, сойдет за своего».

Взгляд Максимова который раз за встречу упал на перстень Леона. Арабская вязь на печатке сплеталась в замысловатый узор. Прочитать зашифрованную надпись не посвященный в тайну узорчатой криптографии не мог. Но Максимов, тренируя зрительную память, старательно копировал арабские надписи на раритетах. А потом у знакомого арабиста интересовался их переводом. Сегодня он еще раз убедился, что лишних знаний не бывает.

«Моя молитва и моя жертва, моя жизнь и моя смерть принадлежат Аллаху», — гласила надпись на перстне.

«Моджахеддин из Парижа? Очень странно», — подумал Максимов.

Максимов достал из бумажника кредитную карточку, ввел ее номер в строку на дисплее.

— Не беспокойся, эта информация за мой счет, — обратился он к Леону.

— Прости? — очнулся Леон.

— Я зашел на сайт одной израильской фирмы, торгующей снимками со спутника.

— Но это безумно дорого!

— А что делать? Безумнее верить на слово, имея возможность проверить. Ты же профессионал, Леон, и наверняка трижды перепроверяешь информацию. Итак. — Максимов развернул ноутбук так, чтобы Леону был виден монитор. — Это снимок района за то число, что ты мне назвал. Стык границ Таджикистана, Узбекистана и Киргизии проходит примерно вот здесь. — Максимов ручкой указал на точку на мониторе. Картинка вся состояла из песчаной гармошки гористых кряжей с редкими проблесками зеленого цвета. — Покажи маршрут, которым вы шли к кишлаку. Как отходили. И где вас накрыли правительственные части…

Леон покачал головой.

— Ты зря потратил деньги, Макс. Никаких подробностей я не предоставлю. Дьявол, как известно, прячется в деталях. А по ним очень легко вычислить и крупно навредить! тем, кто мне доверился. Я никогда не раскрываю источники информации и не подставляю доверителей. Извини, это принцип.

Максимов окинул взглядом мощную фигуру Леона. Габаритами и упрямым выражением лица он напоминал борца-тяжеловеса.

— Леон, ты мужественный парень и любишь рисковать… Но на этот раз случился небольшой перебор. Брактеат не просто испарился, его же выкрали. Кто-то даже не побрезговал проломить голову твоему русскому партнеру.

— Скорее всего, сами русские! — выпалил Леон. — Решили зажать брактеат, чтобы не вышло большого скандала.

— Возможно, — нейтральным тоном согласился Максимов. — Думаю, ФСБ с тебя хватит. Но есть же еще хозяин «золотого запаса». Или, считаешь, он уже все забыл?

Леон тяжело засопел и принялся крутить перстень на пальце.

— Будем рассуждать здраво, Леон, — продолжил давить на нервы Максимов. — Если допустить, что где-то прошла утечка информации, то количество желающих взять тебя за горло возрастает до непросчитываемой величины. Конечно, есть надежда, что они начнут толкаться локтями и мешать друг другу. Но это лишь выигрыш во времени, а не гарантия спасения. Ты согласен?

Леон промолчал, и Максимову пришлось ответить самому:

— Спорить бесполезно. Достаточно подождать. День-другой, и самый ловкий из охотников вцепится в тебя мертвой хваткой. А как допрашивают, надеюсь, на войне ты видел не раз.

Леон щелчком выбил сигарету из пачки «Житана». Закурил. Долго щурился на огонь.

— Я не в первый раз играю в такие игры, — глухим голосом начал он. — И способы страховки уже отработал. если со мной что-нибудь случится…

— То информация попадет в прессу, — закончил за него Максимов. Иронию в голосе дозировал так, чтобы раздразнить, но не разъярить. — Для этого надо быть уверенным, что твои противники не просчитали, где ты ее хранишь. Уповать на глупость людей, спасающих свою шкуру и реноме, не приходится. И главное, где гарантии, что твою информацию опубликуют? Прости, но ты мыслишь штампами из плохих детективов. Это в них, если герой добежал до пресс-конференции, то следуют хэппи-энд и любовь на шелковых простынях с главной героиней.