– Меня тоже как нельзя более устраивает то, что он встретил свою смерть от вашей руки, а не от руки моего брата, – согласился Карлайон.

Френсис, взглянув на его светлость широко открытыми глазами, негромко спросил:

– Значит, вы знали обо всем, не так ли? А вот скажите-ка мне, дорогой Карлайон, откуда?

– Вы сами сообщили мне об этом.

– Неужели? И каким же образом?

– Банально проговорившись, – ответил Карлайон. – Вы сообщили, что де Кастра зарезали, а его тело было брошено под кустом. Но такие подробности не упоминались в газете, из которой вы, по вашим словам, и почерпнули эти сведения. Однако я выяснил, что именно так все и обстояло на самом деле.

– Да уж, эта ваша привычка – я уже упоминал о ней раньше – обращать внимание на мелкие детали вряд ли может вызвать восхищение, – заметил Френсис, и в голосе его проскользнуло легкое недовольство. – Вы не представляете себе, как я рад, что у вас достало сообразительности не привлекать к нашему разговору третью сторону! Однако вы, разумеется, правы: я действительно избавился от бедного Луи. Я очень сожалею о подобной необходимости; на самом деле этот случай причинил мне нешуточную боль, но что еще мне оставалось делать? Нельзя позволить вражескому агенту и далее невозбранно заниматься своим ремеслом; как нельзя было удостовериться и в том, сколько из написанного в меморандуме ему уже известно; а уж о том, чтобы выдать близкого друга властям, и речи быть не могло. Нет, право же, это было бы немыслимо! Подобное предположение оскорбительно для всякого разумного человека с тонкой душевной организацией!

– Да что вы? – Карлайон выразительно приподнял брови. – Полагаю, необходимость заманить де Кастра – уж с помощью какого обмана, я теряюсь в догадках, – прийти в Линкольнз-Инн-Филдс, чтобы убить его там, не вызвала у вас внутреннего протеста?

На лице Френсиса изобразилось легкое негодование.

– Мой дорогой Эдвард, вы меня недооцениваете! – сказал он. – Ничто не могло бы внушить мне большего отвращения! Более всего на свете я не терплю кровопролития, как и любую форму насилия, если на то пошло. Мой бедный Луи! Он ведь был одним из самых старых моих друзей! И как досадно сознавать, что именно он сделал столь неверный и неосмотрительный шаг! Человек его происхождения стал шпионом, да еще такой вульгарной личности, как Бонапарт! Остается только удивляться тому, что подвигло его на этот поступок. Я полагал, его характер и принципы почти столь же безупречны, как и мои собственные. Признаюсь вам, это открытие повергло меня в шок. Вы знакомы с его отцом, маркизом? Вот кто по-настоящему достойный уважения человек! Его друзья должны утаить от него горькую правду. А что касается ложных сообщений или прочих способов обмана, дабы заманить бедного Луи – сердце мое разрывается от горя всякий раз, когда я думаю о нем! – мне не было никакой нужды совершать подобный поступок, столь неприемлемый для любого джентльмена! Он квартировал неподалеку от Стрэнда; у меня была назначена встреча в Холлборне; Луи всего лишь вызвался проводить меня, в чем не было ничего неестественного. Мы шли и по-дружески болтали о всяких пустяках. Мне служит бесконечным утешением тот факт, что он до самого конца так ничего и не заподозрил. О да! Он умер мгновенно: я не мог оплошать. Мысль о том, что он мучился перед смертью, была бы для меня невыносима. Дружба несет с собой и величайшие обязанности: я всегда отдавал себе в этом отчет и скрупулезно соблюдал их. Зато теперь я уверен, что оказал ему последнюю возможную услугу. Только представьте себе, что было бы, если бы его расстреляли как самого обычного шпиона! Но я не должен позволять себе задумываться о столь ужасных вещах: они пагубно сказываются на моем душевном равновесии.

Карлайон глубоко вздохнул.

– Вас следует поздравить с наличием такой решительности! – сказал он.

– Благодарю вас, Карлайон, тысячу раз благодарю! Чувства никогда не должны брать верх над разумом, не так ли? Я уверен, и вы придерживаетесь такого же мнения.

– Не вменяйте мне в заслугу подобную же решимость, умоляю вас! Мне ее вечно недостает!

– Вы меня разочаровываете, – скорбно заявил Френсис. – А мне казалось, вы сможете разделить мои чувства по этому поводу. Зато вы обладаете поразительным здравомыслием! Куда бы эмоции завели меня и, должен заметить вам, оба наших семейства, и бедного Луи заодно? Ни за что не поверю, будто вы хотели, чтобы я закрыл глаза на предательство! Нет-нет, именно чувства и привели Луи к столь бесславной смерти, ввергли мою семью в упадок, причинили неприятности вашей и разрушили жизнь бедного маркиза и его очаровательной супруги! Но теперь нам удастся избежать ненужной огласки этого дела.

– Это для меня новость. Однако, прошу вас, продолжайте же!

– Мы с вами настолько отклонились от темы, что я уже забыл, на чем остановился. Ах да! На том, что бедному Луи не удалось подвергнуть Хайнунз тщательному обыску, не так ли? Его последующая нерешительность позволяет мне питать надежду, что в этом деле он был новичком. Он не смог придумать ничего лучшего, чем броситься в Лондон и рассказать все моему отцу. Да, известие о том, что его сопричастность – давно не тайна для Луи, потрясло моего батюшку. Как вы знаете, он немедленно отправился в Сассекс, но с какой целью, я не могу разгадать до сих пор. Он ведь понятия не имел, где следует искать этот злосчастный меморандум. Я не перестаю удивляться, почему у меня настолько безмозглый родитель. Однако же нет ни малейших причин полагать, будто моя бедная мать была ему неверна. Очевидно, это так и останется загадкой. Отчаяние, в котором он пребывал к тому времени, когда вновь вернулся на Корк-стрит, было невероятным, поэтому я льщу себе мыслью о том, что мое появление он встретил с нескрываемым облегчением. Понадобилась лишь капелька убеждения – а я могу быть очень убедительным, как вам наверняка известно, – чтобы он наконец счел возможным довериться мне. Еще никогда я не замечал в нем такой готовности последовать моему совету. Сознавать это было лестно. Я был вынужден указать ему на то, что состояние его здоровья настоятельно требует от него удалиться от тягот общественной жизни. Я не дал бы за его голову и ломаного гроша, продолжи он исполнять свои публичные обязанности. Хвала Господу, мне удалось убедить его признать справедливость моих аргументов! Он ведь даже не отдавал себе отчета в том, какая опасность ему грозит: как часто мужчина продолжает тянуть лямку, не замечая, что друзья давно уже подметили – ему пора на покой!

Это было сказано мягким и даже сострадательным тоном, но отчего-то по спине Карлайона пробежали мурашки. Однако по лицу его ничего нельзя было прочесть; он ограничился тем, что сказал:

– Полагаю, я понимаю вас.

– Да, так я и думал, – улыбнулся Френсис, тщательно смахивая с рукава несуществующую пылинку.

Карлайон немного помолчал, сосредоточенно глядя в огонь. Его гость поглубже уселся в кресло, забросив одну изящную ногу на другую, и с восхищением принялся любоваться серебряными кисточками на своих ботфортах. Наконец Карлайон поднял на него глаза и поинтересовался:

– Откуда вы узнали, где спрятан меморандум?