Мэрилин никак не могла забыть признание Пэт Ньюкам. Конечно, ее поступок был продиктован добрыми намерениями, но, выбросив нембутал, пресс-атташе совершила непоправимое. Она нанесла оскорбление королевскому достоинству. Лишившись единственного спасательного круга, Монро тонула.

И тогда у Гринсона родилась идея.

Видя, что присутствие Ньюкам в доме вызывало у его пациентки недовольство, он посоветовал ей уехать. Поэтому в шесть часов вечера та покинула дом 12305 на Файфс Хелена-Драйв, но перед этим зашла к Мэрилин попрощаться. Актриса ничего не сказала, просто махнула рукой в ее направлении. А на лице ее Ньюкам увидела тень сожаления.

Во всяком случае, и сегодня она хранит именно это воспоминание о последней встрече с живой легендой.

* * *

Однако отъезд Ньюкам не улучшил ее состояния. Мэрилин задыхалась от собственных страхов.

А Гринсон быстро переключился на другой аспект сложившейся ситуации. Он несколько раз пытался связаться с Энджельбергом, чтобы уговорить его прийти в дом звезды, поскольку было очевидно, что ей нужно сделать укол. Но дозвониться так и не смог.

Наконец зазвонил телефон. Это был Энджельберг, и Гринсон объяснил ему, что произошло. Но тому больше не было никакого дела до Мэрилин с ее капризами, бессонницей, страхами. Если бы он в тот момент немедленно уехал по вызову, Эстер потребовала бы развода. Энджельберг сказал, что ему очень жаль, но не уступил настоятельным просьбам коллеги[244].

* * *

Таким образом, Гринсон оказался предоставленным самому себе. Без надежды на спасительный укол и с пациенткой, которая ничего не желала слушать. Ему нужно было найти какое-нибудь решение.

Решение было очевидным.

И лишь оно одно стало причиной феноменальной концентрации барбитурата в крови и печени Мэрилин Монро.

Только оно объясняло посинение ее кишечника.

Ответ очевиден: врач приготовил для звезды клизму из нембутала в жидкой форме[245].

Это было подтверждено предсмертным признанием Эйнайс Маррей, сделанным ею Стивену Миллеру.

Ответ был очевиден, но для того, чтобы стать окончательно убедительным, следует разрешить несколько ключевых вопросов.

* * *

Для решения первой загадки надо было знать время введения этого лекарства ректальным путем.

Характер трупного окоченения и посинения тела позволяли установить время смерти актрисы около половины девятого вечера, во всяком случае до девяти часов, когда после звонка Рудина помощница обнаружила труп. Поскольку время абсорбции нембутала в ободочной кишке примерно равно времени всасывания его при оральном употреблении[246], это означает, что спринцевание должно было иметь место за час до того, как звезда впала в глубокую кому. Точнее говоря, нембутал был введен в организм около половины восьмого вечера.

Вопрос: именно в это самое время Мэрилин разговаривала по телефону с Джо Ди Маджио-младшим. Как Ни парадоксально, но этот звонок не опровергает, а лишь усиливает тезис. Дело в том, что тон разговора, как было потом сообщено, позволяет утверждать, что клизма на основе нембутала была поставлена за несколько минут до звонка. Потому что прежде, чем замедлить реакцию человека и оказать свое прямое воздействие, нембутал производит обратное: в привыкшем к его присутствию организме барбитурат вначале создает эффект… эйфории!

Эйнайс Маррей, услышав веселый разговор Мэрилин с сыном бейсболиста, сделала вывод, что актриса находится в хорошем расположении духа.

* * *

Спринцевание было произведено за несколько минут до половины восьмого вечера, то есть в тот момент, когда Гринсон покинул дом 12305 на Файфс Хелена-Драйв. Значит, не он был автором этой необычной лечебной процедуры.

Действительно, роли были четко расписаны. Психиатр не делал уколов, не ставил клизмы, поскольку инъекции делал Хайман Энджельберг, а клизмы… Эйнайс Маррей!

В своем последнем разговоре с санитаром в Аризоне бывшая помощница по дому призналась, что Гринсон приготовил смесь, но ввести ее предоставил ей. Это признание вписывалось в логику событий. Было установлено, что психиатр ушел из дома Мэрилин в пятнадцать минут восьмого вечера. Маррей сразу же поставила хозяйке клизму, а потом позвонил Джо Ди Маджио-младший. Все сходилось.

Однако в этой истории был один большой подводный риф: откуда взялся жидкий нембутал, который использовал доктор Гринсон? Немыслимо представить, чтобы психиатр принес лекарство с собой, равно как и предположить, что он обнаружил его в домашней аптечке.

Предположить, что лекарство привез Энджельберг, также было маловероятно, поскольку трудно представить себе, что врач в шикарном костюме специально заскочил домой к звезде. Поэтому самым логичным было переоценить роль Гринсона, главной фигуры на этой шахматной доске.

* * *

Может быть, получив отказ Энджельберга прибыть в дом Монро, он договорился с ним, что сам зайдет к коллеге за нужным лекарством, ведь дом Энджельберга находился в двух шагах от дома Монро?

Однако вся проблема заключалась в том, что доктор Гринсон не выходил из дома 12305 на Файфс Хелена-Драйв с момента появления там во второй половине дня и до самого своего ухода в начале вечера!

Официально не выходил, но в действительности дом покидал, как это следует из отчета о констатации смерти, составленного Департаментом полиции Лос-Анджелеса. Там есть одна деталь, на которую целых сорок пять лет никто не обращал внимания. При внимательном прочтении этого документа можно увидеть, что полиция установила, что во второй половине дня 4 августа 1962 года д-р Гринсон… дважды наведывался в дом Мэрилин Монро.

Дважды!

В первый раз это случилось примерно в половине пятого после звонка Эйнайс Маррей, сообщившей ему, что у Блондинки начался приступ страха. А второй раз — сомнений в этом быть не может — по возвращении из дома Энджельберга, куда он ходил за ампулами нембутала.

* * *

Мы были ослеплены различными высказанными предположениями и несколькими дымовыми завесами и не обратили внимания на двойное посещение Гринсона, хотя это было вовсе не единственным настораживающим фактом. Все проигнорировали также еще один аспект, хотя он постоянно стоял перед нашими глазами: само присутствие Эйнайс Маррей в доме 12305 на Файфс Хелена-Драйв в ту самую ночь 4 августа.