Кончиками пальцев он гладил морщинистый лоб, снова и снова.

— Любимая моя.

Слезы бежали по его щекам, но голос звучал твердо, и в нем слышалась нежность, а не слабость.

— Я уже не здесь, — прошептала Лакшми.

— Она там, в углу, — пояснила Сьюзила свекру, — и смотрит оттуда на свое тело на кровати.

— Нет, я вернулась. Мы вместе — я и боль, я и Свет, я и ты... Все мы сейчас вместе.

Вновь пронзительно закричал павлин, и сквозь гудение насекомых, которые тропической ночью свидетельствуют о тишине, донеслась веселая музыка: флейты, лютня, дробь барабанов.

— Прислушайся, — сказал доктор Роберт. — Слышишь музыку? Там танцуют.

— Танцуют, — повторила Лакшми, — танцуют.

— Танцуют — с такой легкостью, — прошептала Сьюзила, — словно у них есть крылья.

Музыка зазвучала еще слышней.

— Это Брачный танец, — узнала Сьюзила.

— Брачный танец. Роберт, ты помнишь?

— Как можно забыть!

В самом деле, подумал Уилл, как можно забыть! Как забыть ему долетавшую издали музыку и рядом, так близко, неестественно частое, короткое дыхание умирающей! В доме напротив кто-то разучивал вальсы Брамса, которые когда-то любила играть тетя Мэри. Раз-два-три, раз-два-три, и — раз-два-три... Неприятная незнакомка, которая некогда была тетей Мэри, вздрогнула в своем искусственном оцепенении и открыла глаза. На желтом, изможденном лице появилось выражение злобы. — Иди и скажи им, чтобы перестали, — сказала она мальчику пронзительным, резким голосом. Казалось, она вот-вот завизжит от ненависти. Но вдруг ее злоба перешла в отчаяние, и жалкая незнакомка разрыдалась. Вальсы Брамса — их больше всего любил слушать Фрэнк.

Вновь из окна повеяло прохладой, и с ветром опять донеслась музыка — живая, веселая.

— Они все танцуют, — сказал доктор Роберт. — Там смех, любовь и счастье. И они здесь, Лакшми, — в атмосфере, как силовое поле. Радость и любовь — и моя, и Сьюзилы — сочетаясь, усиливают друг друга. Любовь и радость окутывают тебя; они несут тебя к Ясному Свету. Прислушайся к музыке. Ты слышишь ее, Лакшми?

— Лакшми опять уже не здесь, — заметила Сьюзила. — Попытайся вернуть ее.

Доктор Роберт продел руку под истощенные плечи и усадил больную.

Голова Лакшми упала на его плечо.

— Родная моя, — шептал он, — любимая...

Глаза ее на миг приоткрылись.

— Ярче, — еле слышно прошептала Лакшми, — ярче...

Лицо ее озарилось улыбкой счастья, едва ли не ликования...

Доктор Роберт сквозь слезы улыбнулся ей.

— Теперь ты можешь уйти, дорогая моя. — Он ласково погладил ее седые волосы. — Теперь иди. Иди, — настаивал он. — Выйди из этого бедного старого тела. Тебе оно больше не понадобится. Спадет, как ворох изношенных лоскутьев.

Рот умирающей приоткрылся, дыхание сделалось хриплым.

— Дорогая, любимая... — Доктор Роберт еще крепче прижал ее к себе. — Иди, иди. Оставь тут свое старое, ненужное тело, и уходи. Ты уходишь в Свет, ты уходишь в тишину — живую тишину Ясного Света...

Сьюзила поцеловала бесчувственную руку Лакшми и обернулась к Радхе.

— Пора идти, — шепнула она, тронув девушку за плечо.

Радха, прервав медитацию, открыла глаза, кивнула и поднялась на ноги. На цыпочках она приблизилась к двери. Сьюзила кивнула Уиллу — и оба вышли вслед за Радхой. Молча шли они по коридору. У двери приемного покоя Радха распрощалась с ними.

— Спасибо, что вы позволили мне побыть рядом с вами, — шепнула она Сьюзиле.

Сьюзила поцеловала девушку:

— Спасибо тебе за то, что ты помогла мне с Лакшми.

Уилл проследовал за Сьюзилой в приемный покой, вместе они вышли в теплую, благоухающую тьму и направились по улочке к торговой площади.

— А теперь, — сказал Уилл, подчиняясь странному желанию казаться циничным, — она поспешит к своему приятелю, и они займутся мэйтхуной.

— Сегодня ночью она дежурит, — спокойно ответила Сьюзила. — Но, в противном случае, почему бы и не перейти от йоги смерти к йоге любви?

Уилл не нашелся, что ответить. Он подумал о том, как провели вечер он и Бэбз, спустя несколько часов после похорон Молли. То была йога антилюбви — йога опьянения пороком и ненавистью к себе, которая усиливала его эгоизм, отчего ненависть только возрастала.

— Простите, я наговорил вам неприятных слов, — сказал он наконец.

— Это дух вашего отца. Но мы постараемся его изгнать.

Они пересекли торговую площадь и оказались в конце короткой улочки, которая вела на площадку, где они оставили свой джип. Когда Сьюзила выезжала на шоссе, свет фар упал на зеленый автомобиль, который с холма сворачивал в боковой проезд.

— Узнаю королевский «бейби остин», — заметил Уилл.

— Вы не ошиблись, — сказала Сьюзила. — Но куда это рани и Муруган направляются так поздно?

— Это не к добру, — предположил Уилл. И вдруг, поддавшись внезапному порыву, он рассказал Сьюзиле о разбойничьем поручении Джо Альдехайда и о переговорах с рани и мистером Баху. — Вы поступите правильно, если завтра же вышлете меня.

— Зачем же? Ведь вы на все теперь смотрите иначе, — уверила она его. — И потом, что бы вы ни сделали, события будут идти своим путем. Наш враг — это нефть. А кто нас будет эксплуатировать: «Азиатская юго-восточная нефтяная компания» или «Стэндард ов Калифорния», не имеет значения.

— Знаете ли вы, что рани и Муруган замышляют против вас заговор?

— Они не делают из этого тайны.

— Так почему же вы не отделаетесь от них?

— Потому что их тут же вернет сюда полковник Дайпа. Рани — принцесса Рендана. Если мы изгоним ее, это будет casus belli[42].

— Но можно ли что-нибудь сделать?

— Мы пытаемся ввести их поведение в должные рамки, изменить их мировоззрение. Надо надеяться на счастливый исход — и быть готовыми к худшему. — Помолчав, она добавила: — Доктор Роберт говорил, что вам можно принимать мокша-препарат.

Уилл кивнул.

— Хотите попробовать?

— Прямо сейчас?

— Да. Если, конечно, вы не боитесь всю ночь пробыть под его воздействием.

— Я иного и не желаю.

— Возможно, вам придется туго, — предостерегла его Сьюзила. — Мокша-препарат может вознести вас к самым небесам, но он же способен швырнуть вас прямо в ад. Может случиться и то, и другое — одновременно, либо по очереди. А еще (если повезет или если вы к тому готовились) вы можете оказаться меж раем и адом. А потом вы вернетесь обратно — в Новый Ротамстед, к своим привычным делам. Но вы уже не сможете заниматься ими, как прежде: все потечет по-другому.