– Замотался? – Маша обняла его за шею, и они стояли так посреди палаты.

От жены пахло родным, чем-то привычным, успокаивающим.

– Ну и как ты тут? – Лев Иванович отстранился и посмотрел Маше в глаза. – Я поболтал сейчас пару минут с Жоркой Иноземцевым. Он меня уверял, что анализ крови у тебя во всех отношениях нормальный. Но доктор предлагает тебе еще чуть-чуть здесь полежать, понаблюдаться.

– Противный он! – Мария улыбнулась. – Этот злой волшебник хочет нас разлучить.

– Он очень добрый, Маша. Из редкой категории людей, которые вообще не умеют сердиться. Представляешь, совсем не могут?

– Так не бывает. – Женщина вздохнула. – Это опять сказка. Люди многое способны переносить, они могут чему-то научиться, но только у них не получается оставаться добрыми вечно. Жизнь все равно их ломает и калечит. Она учит нас злиться, ненавидеть друг друга.

– Так в театре, а в жизни все иначе.

– А в жизни, мой полковник, все еще хуже. Я вот сегодня в который раз пересмотрела фильм «Парень из нашего города». Вроде про войну, а такой славный. Это потому, что главный герой был добрым. Но он ведь не всегда, не везде, а только дома, со своей женой, с друзьями, а в бою!..

– Помню. – Гуров улыбнулся. – Он земляка со знаменем в руках на смерть посылал. Люблю я Крючкова.

– Все шутишь, а если серьезно, то стоит памятники ставить тем актерам, которые так сыграли солдат времен войны. Они, как никто другой, прочувствовали всю трагедию того времени, ту боль, тот подвиг.

– Я не особенно и шучу, – ответил Гуров, садясь на стул напротив жены. – Я даже больше тебе скажу. Я рад, что у нас люди преклоняются не просто перед конкретным подвигом кого-то из солдат той войны. Мы понимаем, что четыре года войны – это уже подвиг. Пережить такое может не всякий, а у нас миллионы выдержали.

– Наверное, это было страшно. – Мария вздохнула.

– Я тут вижу и еще одну сторону медали. Ты только представь людей того времени. Простые дядьки с заводов, мужики из колхозов, инженеры и ученые. Представь их, веселых, счастливых, зачастую отцов семейств, которых война кинула в окопы. Им выдалось сложное испытание. Они ведь не просто шли долгие годы рядом со своей смертью, а все это время убивали людей, Маша. Ты только вдумайся. Да, это была священная ненависть, но лишить человека жизни способен не всякий. Они все убивали, ходили в атаки, схватывались в рукопашной. Я как-то давно разговаривал с одним фронтовиком. Он говорил, что ничего не видел на войне страшнее рукопашной. Знаешь почему? Потому что жутко видеть, как люди превращаются в зверей, массовое убийство любой ценой, каким угодно оружием, которое подвернулось под руку. Стрелять из окопа по фигурам, которые перебегают перед тобой в поле, – это одно, а рукопашная…

– Да, страшно.

– А еще представь, Маша, что у этих людей выработался рефлекс на немецкий мундир и речь. Он говорил, что рука сама хваталась за автомат, а палец тянулся к спусковому крючку. А у Крячко дед воевал. Стас рассказывал, что тот до последнего дня, до самой смерти во сне ходил в атаки.

– Ты хочешь сказать, что они все…

– Я хочу сказать, что мы за войны платим неизмеримо больше, чем думаем. Не только жизнями погибших, но еще и тем, что эти люди возвращаются к мирной жизни, и здесь снова возникает проблема.

– Ты к чему-то клонишь, да?

Гуров помолчал, глядя некоторое время прямо перед собой. Потом он снова повернул голову, и глаза его заблестели.

– Просто я теперь начал понимать его, Маша, – загадочно сказал Лев Иванович. – Там это простой и обычный метод решения проблемы, а здесь иные условия. Но он все равно решит так, как ему привычнее, как было там, не может перестроиться, потому что уже необратимо изменился. Так и с афганцами было. Помнишь проблемы того поколения? А теперь у нас снова есть Кавказ. Оттуда исправно поступают мужчины, которым…

– Лева, ты о чем? Ты меня пугаешь. Кого ты стал понимать?

– Убийцу, Машенька, – устало ответил Гуров и поднялся на ноги. – Того самого, которого мы сейчас ищем. Иногда это хороший способ – поставить себя на место преступника, попытаться влезть в его шкуру. Вот я и старался понять этого человека, разобраться в том, что его толкает на преступление. Даже у помешанного есть мотив, какой-то внутренний позыв, психологическая, пусть и извращенная установка. А тут действует человек расчетливый, осторожный, умелый. Видишь ли, Маша, государству приходится идти на это. Стране нужна армия, хорошие солдаты. То есть такие, которые не просто не боятся смерти, а еще и могут легко, не задумываясь, убивать и не мучиться по ночам от содеянного. Мы постепенно создаем профессиональную армию, культивируем это в молодых людях. Выходит, что иначе нельзя. Никуда от этого не деться.

Ночь закончилась. Гуров и Крячко поспали в кабинете в ГУВД всего два часа. Орлов вызвал их в главк к семи, чтобы успеть познакомиться с результатами работы до того, как его вызовут на совещание в верхах. Учитывая, что пробки в Москве – местами явление круглосуточное, выехать товарищам пришлось в пять.

Крячко сразу устроился поудобнее на заднем сиденье и захрапел. Гуров сидел впереди, рядом с водителем, но сон к нему не шел. Он снова и снова анализировал ситуацию, свои доводы, которые приведет Орлову, обоснованные ответы и возражения. Для такого уровня розыска слова «мне так кажется» или «мне подсказывает интуиция» не годятся категорически.

А генерал Орлов, как показалось Гурову, в эту ночь не ложился совсем. Об этом говорили темные круги под глазами и необычная молчаливость, которая вдруг проявлялась в манере поведения Орлова, когда он очень уставал.

Сыщики вошли в кабинет. Генерал сидел за столом и корпел над какими-то бумагами. Он посмотрел на товарищей, сильно потер лицо руками, потом с усилием поднялся и пошел им навстречу.

– Давайте-ка сейчас поговорим, а то потом будет некогда, – хриплым голосом сказал Петр и показал рукой на мягкий уголок возле окна.

Орлов уселся на диван, закинул ногу на ногу и подпер крупную голову кулаком. Сыщики устроились в креслах напротив.

– Я хотел бы в целом обрисовать картину, – начал Гуров.

Он понимал, что Орлов сейчас, скорее всего, перебьет его и прикажет излагать самую суть: улики, основные версии, детальный план розыскных мероприятий, который в два-три дня обеспечит раскрытие преступления и задержание убийцы. Да, Орлов его сейчас остановит и будет совершенно прав. Но только со своей колокольни, с позиции личного служебного кресла.

Высшему начальству бесполезно излагать свои самые мудрые умозаключения. Ему нужны реальные шаги по розыску и задержанию преступника. А с каким чувством ты это сделаешь, руководство не волнует. Есть правила эффективного ведения розыска, отработанные даже не десятилетиями, а веками. Вот и будь добр!

Да, за плечами у любого сыщика именно столетия опыта. А то и больше. Ведь древним рукописям, в которых излагаются принципы ведения разведки, даже не сотни, а тысячи лет. Это, к примеру, «Артхашастра» – древний индийский трактат о ведении войны и плетении интриг в стане врага, который ученые относят к IV веку до нашей эры. Книга «Искусство войны» написана в Китае еще раньше.