— Что, в Совдепии за погляд уже деньги стали брать? — раздраженно говорит поручик, — В монастырях я отродясь не бывал, вы меня с кем-то путаете, а с теми, кто большевикам продался, предпочитаю не знакомиться.

Он демонстративно отворачивается, а я вздыхаю: или ошибся, или на агента ЧВП нарвался. Уж наш-то хроноагент меня бы узнал и понял. А жалко.

К назначенному времени прихожу в помещение телеграфа. Там уже сидят Платонов и Григорий. На столе стоят бидон спирта, жбан с квасом, коврига хлеба, шмат сала, полдюжины яиц, пять луковиц и две селёдки.

— Чем богаты, тем и рады, — приглашает Григорий.

— Погоди, — говорю я, — я тоже кое-что могу на этот стол добавить. Принеси воды.

Когда Григорий приносит в котелке воду, я предлагаю:

— Давайте, первую — под сало и селёдочку. А ко второй я горяченького организую.

Все соглашаются, и Григорий по знаку комиссара наливает в стаканы спирту на два пальца.

— Ну, за Победу! — провозглашает Платонов, поднимая стакан.

Выпиваем спирт, запиваем его квасом и закусываем салом и селёдкой с луком. Я кидаю в котелок термическую капсулу, наливаю кипяток в миску и кидаю туда три таблетки. Через пару минут ставлю перед сотрапезниками три дымящихся бифштекса, каждый с полторы ладони размером, с жареной картошечкой, луком и яйцом. У Григория глаза лезут на лоб, а Платонов смеётся:

— А знаешь, Гриша, откуда к нам товарищ Коршунов пришел?

— Знаю одно: не от Реввоенсовета он, как ты нам сказал, — он достаёт из-за пояса ствол от «мухи», — Таких штук там нет, это точно.

— Угадал. Не из Реввоенсовета он пришел, а из будущего. Только ты ребятам ничего об этом не говори, всё равно не поверят, только болтуном ославят. А мы сейчас попросим Николаича рассказать нам поподробней об этой, как её?

— Фазе Стоуна, — подсказываю я.

— Вот-вот, о Фазе Стоуна и о том, как вы там работаете. Расскажешь?

— Расскажу, — соглашаюсь я, — Только давай, сначала выпьем за вашу окончательную Победу и закусим как следует.

— Это что, в будущем такими таблетками питаются? — спрашивает Григорий, закусывая спирт бифштексом.

— А что, не вкусно? — спрашиваю я, улыбаясь.

— Нет, почему же? Просто любопытно.

— Это спецпаёк десантника, чтобы можно было в полевых условиях приготовить что-нибудь на скорую руку. А так там едят так же как и здесь. И от выпивки не отказываются.

— Это-то мы поняли! — смеётся Платонов.

— Вы закусывайте, — предлагаю я, — не экономьте. Кончится, я ещё что-нибудь приготовлю.

До поздней ночи я рассказываю комиссару и матросу о Монастыре, о его жизни, о своих товарищах, о нашей работе. Они слушают с интересом, не прерывая. Григорию даже приходится напоминать, чтобы он закусывал.

— Эх! Вот это — жизнь! Вот это — дела! — вздыхает он.

— Выходит, вы, как ангелы-хранители? — говорит Платонов, — Где беда, и вы туда.

— Получается, что так, — охотно соглашаюсь я.

— А какой же вы там нации? — интересуется Григорий.

— А разных. Я — русский, жена моя — чешка. Друзья мои — русский и итальянец, а жены у них: француженка и полячка. Есть среди нас и немец, и поляк, и украинец. Начальники мои: один — француз, другой — швед. Есть и англичане, и американцы, и испанцы, и китайцы, и японцы.

— Интернационал, одним словом, — поводит итог Платонов.

— Григорий, а в вашем отряде есть гитара?

— В отряде нет, но я видел у кого-то из пленных.

— Разыщи.

Григорий уходит. В этот момент раздаётся сигнал телеграфного аппарата, и он начинает отстукивать ленту. Вернувшийся с гитарой Григорий, пока я настраиваю инструмент, читает сообщение, и лицо его светлеет:

— Штаб фронта поздравляет нас с успешным выполнением задания. Утром сюда прибудут: кавалерийский полк, два пехотных батальона и артдивизион. Задача: закрепиться и готовиться к участию в общем наступлении фронта.

— Вот так-то, Николаич! — радуется Платонов, — Дела идут успешно. Может, останешься с нами и пойдёшь до Победы?

— Нет уж, Петрович. Каждый должен жить в своём Времени.

— А ты разве в своём живёшь? Да и сейчас, пойдёшь, леший знает, куда попадёшь. Сам же рассказывал, как с людоедами воевал и от муравьёв бегал.

— Я же говорил, что в своём Времени нас всех уже похоронили. Теперь мой дом — Фаза Стоуна. И чтобы туда попасть, я готов и не через такое пройти. Подумаешь, муравьи! Могли быть и динозавры. Послушайте лучше пару песен, да прилягу я отдохнуть. Завтра мне снова в дорогу, а путь предстоит долгий и трудный.

Я пою своим новым друзьям «Пожары», «Песню о тревожном времени», «Черные бушлаты» и в заключение «В темноте».

— Очень нужен я там, в темноте. Ничего, распогодится!

— Ну, раз нужен, иди. Задерживать не станем, — Платонов берёт в руки автомат, — Отличное оружие, работает как часы. Подарил бы на память, а? Шучу, тебе он нужнее. Мало ли куда тебя ещё занесёт.

— Я бы подарил, да только патроны к нему появятся не раньше чем через тридцать лет. Израсходуешь их, а дальше что?

Утром мы втроём приходим к мастерской. Горн по-прежнему светится желтым.

— Это ты сюда пойдёшь, что ли? — спрашивает Платонов.

Я киваю. Неожиданно Григорий предлагает:

— Николаич! А давай, я с тобой пойду. Вдвоём-то и легче и веселее, сам же говорил.

Я с удивлением смотрю на молодого матроса. Похоже, что он не шутит. Это же надо решиться на такое!

— Нет уж, Гриня. Оставайся в своём Времени. Слишком уж ты мне по душе пришелся, чтобы я потащил тебя разделить мою злую судьбу. Может быть, враги мои так и хотят, чтобы я до конца дней своих скитался по разным Мирам, как неприкаянный. Тебе-то это зачем? Оно первые раза три-четыре интересно, необычно, в диковинку, а затем, знаешь как надоедает! Ну, друзья, желаю вам обоим дожить до Победы и найти своё счастье в вашем Мире. С нами Время!

— Время с тобой, — отвечает Платонов и крепко меня обнимает, — Удачи тебе, Николаич. Дай тебе Бог поскорей пройти свой путь и поменьше встретить на этом пути опасностей.

Жму руку Григория и шагаю в очаг горна.

Я часто думаю, что было бы со мной, если бы я выбрал другую дорогу.

— По-моему, было бы то же самое, — философски ответил Боб Тидбол, — Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу.

О'Генри.

Жаркий летний день. Я стою на берегу широкой реки, что медленно катит свои чистые, до голубизны, воды среди низких степных берегов. Что это за Фаза? Абсолютно никаких ориентиров. Но это, всё-таки, Земля, а не, Время знает, какая планета. Хоть это утешает. Искатель показывает, что переход расположен в восьми километрах, где-то в глубине поросшей ковылём и разнотравьем степи. Я смотрю на ласковую, манящую воду и решительно раздеваюсь. Время с ним, с переходом! Никуда он не денется. А мне так хочется освежиться!