— Клянусь! Исчезну, никто и не заметит, — пообещал я и вышел на сырой двор, под серое, тяжело обмякшее небо.

От количества новостей у меня разболелась голова.

Когда за двадцать минут до полуночи я выглянул из подъезда, в воздухе висел сырой туман. Тучи, из которых весь день хлестал дождь, наконец-то расступились, и на влажных камнях двора играл лунный свет. Спасибо и на том: можно было хотя бы разглядеть часы. С другой стороны, этот свет мог помешать мне незаметно улизнуть.

Стараясь держаться в тени, я прокрался вдоль южного флигеля, молясь про себя, чтобы Коббет не уснул и дождался меня. Дважды я вздрагивал, заслышав какой-то шум в дальнем от меня углу. Мне казалось, будто кто-то затаился там, и я всем телом вжимался в сырой камень.

Все окна, выходившие во двор, давно погасли, только в верхнем этаже, в комнатах ректора, все еще мерцал свет. Должно быть, с сочувствием подумал я, София так и не вернулась домой, и ее отец не может уснуть.

Проходя мимо западного крыла, я вспомнил про Габриеля Норриса и Томаса Аллена — любопытно, вернулись ли они. За ужином никого из них не было. Подозрительно, что оба исчезли именно тогда, когда было обнаружено тело Неда. Отсутствовал и Уильям Бернард; коллеги, бросавшие за ужином выразительные взгляды на его пустовавшее место, ни словом не прокомментировали его отсутствие.

Под башенной аркой я остановился и негромко постучал в маленькое сводчатое окно Коббета, с радостью отметив, что внутри горит свеча. Дверь открылась с первого же стука. Прижав грязный палец к губам, старый привратник медленно — ох, как некстати была сейчас его медлительность! — зашаркал к калитке с маленьким фонарем в правой руке, все время пугливо озираясь по сторонам. Он передал мне фонарь, и я стоял и следил, как скрюченные стариковские пальцы беззвучно перебирают огромную связку ключей, отыскивая среди них нужный.

Калитка жалобно заскрипела, открываясь, и мы с Коббетом замерли в страхе. Выждали, пока не убедились, что этот скрип не вызвал тревоги, затем Коббет жестом велел мне взять фонарь.

— Вернетесь — постучите с улицы в окно, — шепотом напомнил он. — Не бойтесь, я вас услышу. И поаккуратнее там, сэр. Головы не теряйте. — Лицо его в свете фонарика показалось мне особенно торжественным; я так же торжественно кивнул в ответ и вышел через ворота на раскисшую Сент-Милдред-Лейн.

Калитка снова заскрипела, когда Коббет закрывал ее за мной, и я услышал, как поворачивается в двери ключ. Что-то зловещее почудилось мне в этом звуке.

Я прокрался вдоль стен колледжа Иисуса и почти достиг того места, где Сент-Милдред-Лейн пересекается с Соммер-Лейн, когда мне отчетливо послышались шаги позади. Затем плеснула вода: кто-то ступил в лужу. Я обернулся, сжимая в руке нож, высоко подняв фонарь и напряженно всматриваясь в темную улицу. Но фонарь освещал лишь мою вытянутую руку, а окружающая тьма казалась еще более непроглядной. Я хотел было крикнуть, но в последний момент передумал: ни к чему привлекать к себе лишнее внимание.

Я побрел дальше по мокрой и грязной улице, прижимаясь к городской стене. Так я дошел по Соммер-Лейн до северных ворот. И тут вновь за спиной у меня послышался тихий всплеск — точно такой же звук производили и я сам, шлепая по лужам. И вновь я обернулся, выхватив нож, и даже прошипел: «Кто здесь?» — но так тихо, что и сам себя не услышал.

Я был уверен, что кто-то затаился у меня за спиной. Кто-то меня преследовал, в этом я больше не сомневался. Но уже в нескольких шагах впереди поднималась на фоне городской стены церковь Святого Михаила и горели над воротами огни сторожевой башни. Я набрал в грудь побольше воздуху, словно перед прыжком в воду, спрятал нож за пояс и нашарил в кармане медные монетки для стражников. Я решил не дразнить их своим кошельком и заранее заготовил мелочь.

Двое молодых людей, вооруженных пиками, — от обоих сильно разило элем — шагнули мне навстречу, когда я приблизился к воротам.

— Куда идете? — равнодушно спросил тот, что был ростом повыше.

Куда я иду, его, впрочем, вовсе не интересовало. Он демонстративно попробовал монету на зуб (я тем временем тревожно оглядывался через плечо, пытаясь разглядеть преследователя, но безуспешно). Взятку мою признали доброкачественной, открыли ворота, и я очутился по ту сторону городской стены.

Двор таверны был погружен в темноту, и там царило молчание. Однако эта тишина показалась мне предзнаменованием каких-то грозных событий. Света в окнах не было, только мой маленький фонарик боролся с тьмой. Откуда-то справа из мрака послышалось ржание, потом я услышал, как лошади переступают с ноги на ногу: где-то совсем рядом была конюшня. Я приподнял фонарь повыше, пытаясь сообразить, куда же мне идти.

— Погаси свет, глупец! Хочешь подать знак стражникам? — прямо мне в ухо шепнул мужской голос, и теплое дыхание коснулось щеки.

Сердце так прыгнуло в груди, что я чуть не выронил фонарь. Однако овладел собой, сунул два пальца под стекло и придавил фитиль. Мужчина, шепнувший мне, тем временем уже решительными шагами пересекал двор, длинный плащ путался у него в ногах.

Лунный свет пробился из-за туч, и двор вдруг ожил: какие-то темные фигуры бесшумно бродили по нему. Все были в плащах, у всех лица закрыты капюшонами. Мне припомнился предрассветный час в Сан-Доменико: заутреня, такие же, в плащах с капюшонами, фигуры монахов, среди которых прошла моя юность.

Я последовал за ближайшей тенью и добрался до маленькой двери. Она закрылась за тем, кто вошел передо мной. Я с трудом разглядел решетку на уровне моей головы, приподнялся на цыпочки и прошептал: «Ora pro nobis». Никто не ответил, но дверь молча приотворилась, изнутри меня поманила чья-то рука.

Я скользнул сквозь щель в узкий коридор — судя по запаху несвежей пищи, он соединялся с кухней. Человека, отворившего мне дверь, я узнал по росту: Хамфри Причард, слуга из таверны. Узнал ли он меня, об этом я судить не мог. Хамфри провел меня по коридору на шаткую лесенку. Одна лишь сальная свеча догорала в настенной скобе на полпути ко второму этажу, вся лестница полна была ее кислым дымом. За спиной у меня скрипели чьи-то шаги. Я поспешил и вскоре оказался на лестничной площадке под низко нависающими балками. Пол здесь был кривой и неровный. Я заметил маленькие, завешенные черной тканью окна: снаружи света никто не увидит.

Поскольку я все еще не знал, куда мне идти, то дошел до конца площадки, где была приотворена узкая дверца. Пройдя в нее, я оказался в небольшом помещении, где толпилось множество закутанных в плащи фигур. Они окружили небольшой самодельный алтарь, на котором в высоких серебряных подсвечниках горели три свечи, озаряя темный деревянный крест с серебряной фигурой Спасителя. Все головы склонены, все застыли в ожидании. Я чувствовал, что собравшиеся исподволь оглядывают друг друга, и меня в том числе, хотя в тусклом пламени свечей все лица казались одинаково застывшими масками, глаз не было видно.

Но вдруг одна высокая фигура в другом конце комнаты обернулась ко мне, и в тот момент, когда наши взгляды встретились, свет упал на лицо этого человека: я с изумлением узнал в нем мастера Ричарда Годвина, библиотекаря.