в приданое пятьсот фунтов, и мы устроим здесь обед с танцами и позовем весь Бенгей.

– Кому нужен Бенгей – парни, которые только и знают, что курить да заливать глаза, и Джон Крамб из них первый? Этот твой Джон Крамб – не человек, а пивная бочка.

– В жизни не видел его пьяным. – И старый фермер в подтверждение своих слов грохнул кулаком по столу.

– Он просто становится все тупее и тупее с каждой кружкой. Не рассказывай мне про Джона Крамба, дедушка. Знаю я его.

– Разве ты не обещала за него выйти? Не дала ему слово?

– Коли и дала, я буду не первой девушкой, которая взяла свое слово назад. И не последней.

– Ты хочешь сказать, что не выйдешь за него?

– Все так, дедушка.

– Тогда ищи кого-нибудь, кто будет тебя кормить, и поскорее, потому как я не буду.

– За этим дело не станет, дедушка.

– Отлично. Он сегодня придет, вот с ним и разговаривай. Здесь ты не останешься. Знаю я твои дела.

– Какие такие дела? Не знаешь ты никаких моих дел. Нет никаких дел. Ничего ты про меня не знаешь.

– Он сегодня придет. Сговоришься с ним – хорошо. Будут пятьсот фунтов, обед, танцы и весь Бенгей. Он не станет долго терпеть, что со свадьбой все тянут и тянут.

– Так пусть идет своей дорогой.

– Если ты с ним не сговоришься…

– Да не буду я с ним сговариваться.

– Дай мне сказать, девка! Есть пятьсот фунтов. Ни один фермер в Суффолке или Норфолке не даст за дочкой столько – а уж тем более за внучкой. Ты об этом не думаешь. Не хочешь – не надо. Но тогда выметайся с Овечьего Акра.

– Кому он нужен, твой Овечий Акр? Самое дурацкое место во всей Англии.

– Так найди себе другое. А потом другое. Вот и все. Джон Крамб придет на ужин. С ним и говори. Будь я проклят, если стану убиваться. Но ты здесь не останешься. Овечий Акр ей нехорош! Ну так поищи себе другой дом. Дурацкое место! Ты еще побываешь в местах куда хуже Овечьего Акра, прежде чем сдохнешь!

Мисс Рагглз принялась готовиться к приходу гостя со всем усердием. Она была согласна накормить молодого человека ужином и в такого рода поручениях считала себя обязанной слушаться деда. Поэтому она взялась за работу сама и отдала поручение девушке, помогавшей ей по дому. Однако при этом мисс Рагглз твердо решила сказать Джону Крамбу, что не станет его женой. Снимая с крюка окорок, отрезая от него ломти для жарки и перевязывая куриную тушку, которую предстояло сварить для Джона Крамба, она мысленно сравнивала его с сэром Феликсом Карбери. Руби видела так ясно, будто оба стояли перед ней, жесткие от мучной пыли волосы одного и аккуратно расчесанные темные локоны другого, такие шелковистые, что в них всегда хотелось запустить пальцы. И она помнила тяжелое, широкое, простое лицо мучного торговца, медленно движущиеся губы, широкий нос, похожий на большую белую картофелину, большие глаза навыкате и то, как он вечно выковыривал из их уголков грязь и муку. То ли дело белые зубы, прекрасные мягкие губы, идеальные брови и смуглая кожа лондонского возлюбленного! Рай с таким, пусть на один короткий год, безусловно стоит целой жизни с другим! «Против любви не попрешь, – сказала она себе, – а я и пытаться не стану. Накормлю его ужином, скажу все как есть, и пусть уходит. Ему ужин нужнее меня». И, укрепившись в своем решении, она положила курицу в кастрюлю. Дед хочет, чтобы она ушла с Овечьего Акра. Вот и отлично. У нее есть немного своих денег, и она отправится в Лондон. Известно, что скажут люди, но ей плевать на старушечьи пересуды. Она сумеет о себе позаботиться, а в свое оправдание всегда может сказать, что дед выставил ее из дома.

Ужин был назначен на семь, и ровно в этот час Джон Крамб постучал в черную дверь. Пришел он не один, а с другом, Джо Миксетом, бенгейским пекарем, который, как все в Бенгее знали, должен был стать его шафером. У Джона Крамба было много достоинств. Он умел зарабатывать деньги, а заработав, тратить их и откладывать в разумной пропорции. Он не боялся работы и – отдадим ему должное – не боялся никого и ничего. Он был честен и не стыдился ни одного из своих поступков. И у него было в своем роде рыцарственное отношение к женщинам. Он готов был поколотить любого, кто дурно обошелся с женщиной, и уж точно не дал бы спуску тому, кто обидел его женщину. Однако Джон Крамб был медлителен на слова и действительно выглядел тупицей, как говорила Руби. Он прекрасно умел отличить хорошую муку от дурной и знал, за сколько ее покупать, чтобы не остаться внакладе. Он своим умом дошел до того, что честь надо беречь смолоду, а обманом добра не наживешь. Джо Миксет, малый щеголеватый и бойкий на язык, говорил, что держать Джона Крамба за дурака выйдет себе дороже. Джо Миксет, вероятно, был прав, и все же Джон Крамб сглупил, сделав свою помолвку с Руби Рагглз достоянием бенгейских сплетников. Он давно ее любил и, если уж открывал рот, что случалось нечасто, говорил о своей любви. Джон Крамб гордился Руби, ее красотой, ее богатством и собственным статусом ее жениха – и не намеревался этого скрывать. Возможно, именно общие разговоры и настроили Руби против человека, чье предложение она когда-то приняла. Теперь он пришел договориться о дне свадьбы – после того, как не раз и не два услышал, что Руби артачится, – и привел с собой друга, как будто хотел похвалиться перед ним своей победой.

«Еще и Джо Миксета притащил, – сказала себе Руби. – Ну не дурак ли Джон Крамб? Свет еще не видывал такой дурости».

Покуда Руби готовила пир, старик дремал, так что и хмель, и злость совершенно выветрились. Теперь он встал навстречу гостям.

– Кого я вижу? Джо Миксет! Заходи, заходи. Как дела, Джон? Руби нам кое-что сготовила, чуешь запах?

Джон Крамб потянул носом воздух и широко улыбнулся.

– Джон боится возвращаться один в темноте, – пошутил пекарь. – Так что я с ним, шугать леших.

– Чем больше народу, тем веселее. Бьюсь об заклад, у Руби хватит еды на вас обоих. Так, значит, Джон Крамб боится леших? Тем нужнее ему кто-нибудь в доме, кто будет их распугивать.

Влюбленный сел молча, но через некоторое время почувствовал необходимость спросить:

– А где она, мистер