Беатрис выдернула руку.

— Я не останусь здесь с тобой!

— Госпожа, — сказал Аземар, — я буду защищать тебя.

— Я гляжу на тебя, и сердце мое переполняет страх.

— Не бойся меня, я ни за что не...

Он поднял руку. Рука показалась ему какой-то странной, пальцы как будто стали длиннее и сильнее, и эта сила жаж­дала применения. Ему нестерпимо хотелось испытать новые пальцы в деле, почувствовать, как они рвут и ломают. Он провел языком по зубам и ощутил привкус крови. Этот при­вкус заставил его сжать челюсти и цыкнуть зубом. Между зубами застряло что-то. Даже не вспомнив, что рядом с ним дама, он поковырял в зубах ногтем, вынул застрявший кусо­чек и уставился на него. На вид как ошметок куриной кожи­цы. Он так и не понял, что это такое, но ему отчаянно хоте­лось сунуть этот ошметок в рот и проглотить.

Он вытянул шею. Даже в слабом освещении все вокруг не­го играло яркими красками. За дверью, где-то далеко, слы­шались крики, такие волнующие: голоса мужчин, проклятия, молитвы, имена женщин, матерей, жен и дочерей, произне­сенные на последнем издыхании. Он не станет обращать вни­мания. Госпожа здесь, и единственное его желание — быть рядом с ней.

В следующий миг он увидел нож. Беатрис выхватила его из складок платья.

— Зачем это, госпожа?

— Я забрала его у женщины, на которую ты напал у реки. Сейчас он не нужен ей, потому что она не в силах открыть глаза.

— Госпожа, подумай хорошенько, прежде чем действовать.

— Я убью тебя. Я знаю, кем мы были друг для друга. Я пом­ню все так отчетливо, будто это случилось сегодня утром. Ты шел за мной наперекор смерти, но я не хочу тебя, Аземар, Жеан, Вали. Я тебя не хочу!

Она не знала, откуда взялись другие имена, но они сами собой сорвались с языка.

Беатрис замахнулась ножом, но не смогла заставить себя ударить его.

— Уходи, — сказала Беатрис. — Убирайся отсюда.

Слезы заливали ей лицо.

— Почему?

— Потому что ты появился в моих кошмарах, но обрел плоть и доказал, что мои сны гораздо больше, чем фантазии или ночные страхи. Я помню тебя, я знаю, что должна бежать от тебя. Я навлекла на себя болезнь и пыталась умереть. Я с головой погрузилась в любовь к другому мужчине, что­бы переломить судьбу. В моем сердце живет что-то, взываю­щее к тебе, но я тебя не хочу.

Она с трудом понимала собственные слова, как будто сей­час говорила глубоко спрятанная частица ее души, как буд­то эти знания были заперты в подземелье, и вот теперь воро­та для них широко распахнулись, и узники, щурясь, вышли на волю.

— Разве ты не слышишь? Там на улицах смерть. Я хочу за­щищать тебя.

— Уходи, или я тебя убью.

Аземар поднялся.

— Моя душа как будто стоит сейчас на краю бездны, — сказал он, — и ты — та тьма, в которую я готов упасть.

По коридору загромыхали сапоги, раздались голоса:

— Они уже во дворце!

— Как же они прорвались за городскую стену?

— Император предал нас!

Голоса было прекрасно слышно сквозь дверь.

— Так и есть, ребята. Они пришли сюда не за поживой, они пришли, чтобы остаться. Они хотят лишить нас старинного законного права защищать императора. Император отрекся от нас из-за смертей в городе. Время полумер прошло. Мы перебьем их и выживем или же умрем сами. Мы не позво­лим вышвырнуть себя со службы, мы не станем прозябать в нищете.

— Но их гораздо больше, нам их не победить.

— Конечно, не победить с такими настроениями.

— Нам предстоит погибнуть. Что ж, я умру с радостью.

Дверь широко распахнулась, и три стражника из отряда хитаера ворвались в комнату. Они даже не стали ничего го­ворить: один сразу подошел к Беатрис и схватил ее за воло­сы, второй уже задирал юбку своего мундира. Третий надви­нулся на Аземара, вскинув меч, чтобы убить монаха.

Беатрис попыталась ткнуть обидчика ножом, но он пере­хватил ее руку и сильно ударил по лицу, опрокинув на пол и вырвав нож из руки. Чужие руки шарили по ней, разрывая платье, добираясь до тела. Она думала только о ребенке — защитить его, уберечь.

Аземар не раздумывал ни секунды, он ответил на угрозу, как отвечает дикий зверь. Он видел как будто со стороны, как его рука выбила меч из руки грека и оружие загромыха­ло по полу. Зуд в пальцах, который не давал ему покоя, нако­нец затих, когда он вцепился ногтями в глаза и щеки против­ника. Он был удивлен, даже заинтригован той легкостью, с какой сорвал кожу с лица нападавшего.

Он рвал и кусал, удовлетворяя свое любопытство. Что бу­дет, если укусить за шею? А что он почувствует, если запустить пальцы в живот и вырвать кишки? Когда солдаты перестанут шевелиться, трудно ли будет вырвать изо рта язык, чтобы впиться в него зубами, словно в окровавленную миногу?

Он видел, как Беатрис одергивает на себе залитое кровью платье. В угаре битвы он перестал ясно мыслить. Госпожа с ним. Может быть, угостить ее чем-нибудь из добычи? Мо­жет, глаз? Или кусочек сладкой печени?

Госпожа взяла меч, и он сначала подумал, что она хочет убить его. Однако она вышла из комнаты широким реши­тельным шагом, придерживая тяжелый живот. Аземар вдох­нул воздух, и от запаха крови закружилась голова. Он дол­жен следовать за ней. Он пойдет за ней позже, след никуда не денется. Но сначала он должен поесть.

Змееглаз брел по Средней улице. Вокруг него кипела ожесто­ченная битва, но ему было на это наплевать. Он был весь в испарине от страха после того, как повстречал в своих гре­зах волка.

Он был у серебристой реки, залитой светом огромной лу­ны, прогуливался у стены с горящими свечками, которые бы­ли жизнями людей. Руны показали ему, как пройти через лабиринт собственного сознания. У реки он встретил кого-то, хотя не мог вспомнить, кого именно, зато помнил, что очень хотел убить этого человека. Однако на него вышел волк, ко­торый до того рычал и сопел где-то в темноте. У волка не го­рело огонька на стене, он не был порождением света. Наобо­рот, он был враг света, разрушитель и пожиратель. Голод его был настолько велик, что ощущался так же явственно, как запах, который источал зверь, мощный запах мускуса. Змее­глазу вовсе не понравилось ощущение, какое вызвал в нем волк. Он съежился от страха вместо того, чтобы ринуться в бой, и ему уже не хотелось снова заглядывать внутрь себя, чтобы оказаться у стены на речном берегу, где он был богом, способным задуть огонек человеческой жизни.

От созерцания побоища кружилась голова. Он понял, что ему трудно сознавать происходящее вокруг него. Мельчай­шие детали казались до ужаса важными. Пятно крови алело на голове упавшего викинга, словно роза в волосах у девуш­ки. Он замечал, как похожи на танец движения воинов, ко­торые сходились, громыхая щитами, и расходились, чтобы снова сойтись, замечал, как раздуваются синие одежды и ба­гровые плащи греков. Что же тут происходит? Самое лучшее, что может быть на свете, то, о чем он мечтал всю свою жизнь. Битва! Как прекрасен сверкающий серебром металл, как вос­хитительны алые и белые краски, яркие даже под блеклым солнцем. Солнце? Он поднял голову к небесам. Бледный диск, подобный щиту бога. Должно быть, это луна — солн­ца до сих пор не было на небе.