— Только не называйте ее…

— Прошу вас Уотсон, не травите себе душу. Мисс Монк не сумасшедшая, но в ее памяти возникли провалы. Она узнаёт многих своих знакомых, хорошо понимает собеседника, но стала очень молчаливой и часто смущается.

Мы с Холмсом сполна натерпелись от Потрошителя. Но эта новость ошеломила меня как ничто в жизни.

— Ужасная несправедливость! — прошептал я дрожащим от волнения голосом. — Где она сейчас?

— Вчера мисс Монк вышла из больницы и сейчас живет в семье мистера Ласка. У них нашлась для нее свободная комната.

— Они собираются распространить на нее свою благотворительность?

— Вовсе нет. Это я все устроил.

— Наверное, вы ощущаете свою ответственность? Впрочем, я не вправе вас ни в чем винить.

До сих пор не возьму в толк, зачем я сказал это. Непростительное замечание. Холмс не ответил, да и что он мог сказать? Мой друг лишь сцепил пальцы и закрыл глаза.

— Ради бога, простите меня. То, что вам удалось совершить, — настоящее чудо. Вы не могли… Холмс, прошу вас, не убивайтесь так.

Мой взгляд случайно упал на приставной столик. Шприц лежал там, куда он выпал из неловких пальцев Холмса, а бутылочка семипроцентного раствора кокаина, обычно закрытая в ящике буфета, стояла пустая на видном месте. Рядом лежал большой конверт. Он имел красивую печать с рельефным гербом — такие ставят в государственных учреждениях.

— Кто прислал вам это письмо, Холмс? — спросил я, чтобы сменить тему, все еще ощущая боль в сердце.

— Ерунда. Причуда моего брата. Ему вдруг взбрело в голову, что я заслуживаю рыцарского звания.

— Но ведь это замечательно! — обрадовался я. — В Англии нет человека более достойного такой чести, чем вы. Мои искренние поздрав…

— Я отказался.

Мой друг поднялся с места, чтобы набить табаком трубку.

Я глядел на него не в силах поверить сказанному.

— Вы отказались от рыцарского звания…

— Не прикидывайтесь тупицей. Я же сказал, что отверг эти почести, впрочем, в весьма вежливой форме, — и хватит об этом.

— Но, боже правый, почему? Вы фактически в одиночку загнали в капкан самого ужасного в современной британской истории преступника, и никто даже не узнает об этом. По меньшей мере, вы заслужили…

— Если бы я, руководствуясь какой-то непонятной мне логикой, счел себя достойным рыцарского звания, я бы, без сомнения, принял его, — сердито сказал детектив. Потом добавил, уже более мягко: — Я сказал Майкрофту, что подобной чести заслуживаете скорее вы, и весьма красноречиво отстаивал свою точку зрения. Но, увы, он меня не услышал.

Холмс достал часы:

— Сейчас четверть первого. В половине третьего мисс Монк будет в двух шагах от нас, у доктора Эгера. Я договорился, что она пройдет у него курс лечения. Эгер считает, что Мэри Энн выздоровеет. Почему бы не сходить повидаться с ней, если вы достаточно окрепли? Уверен, что это доставит ей удовольствие.

— И мне тоже. Вы пойдете со мной?

— Только в том случае, если нужна моя помощь. Увы, мисс Монк не узнаёт меня. — Холмс смахнул шприц и бутылочку в просторный карман халата. — Несомненно, Данлеви тоже придет туда. Он просто одержим ею, настоящий маньяк.

— Большинство людей назвали бы это любовью.

— Ваша теория имеет свои достоинства. Но, мой дорогой Уотсон, вы, наверное, умираете от голода? — Распахнув дверь, он вышел на лестничную площадку. — Миссис Хадсон, будьте так любезны, холодный обед на двоих и бутылку кларета! — Я услышал раздавшееся внизу радостное восклицание и последовавшие за ним уговоры. — Дорогая, не сердитесь, что я давеча отослал обед назад.

Я улыбнулся: голос миссис Хадсон звучал все с большей силой и убежденностью.

Холмс вздохнул.

— Через минуту вернусь, Уотсон. Думаю, это именно тот случай, когда капитуляция — наивысшая доблесть.

Спустя три недели пронырливые газетчики и другие охотники за сенсациями покинули наконец жилище Мэри Келли — последней проститутки, ставшей жертвой Джека Потрошителя. Вечером падал снег. Я неторопливо спустился по лестнице и вышел на улицу. Морозный воздух покалывал щеки и бодрил. Я постучал в дверь дома Эгера, и меня впустили в безупречно чистый вестибюль. Если бы даже я не знал, куда идти, раскаты веселого смеха, доносившиеся из кабинета врача, указали бы мне правильное направление. Толкнув дверь, я увидел мисс Монк, оживленно беседующую с доктором Эгером. Рядом с ней на софе восседал Стивен Данлеви. Мельком добродушно посмотрев на меня, он вновь устремил взор на предмет своей привязанности.

— И вы всерьез утверждаете, что это лечение от истерии? — спросила Мэри Энн, недоверчиво хмуря брови.[38]

— Не в этой клинике, уверяю вас, — со смехом сказал Мур.

— Догадываюсь, что такие методы многим нравятся, но в Уайтчепеле это обходится гораздо дешевле. Доктор Уотсон! — воскликнула юная особа, вскакивая с места и хватая меня за руку. — Вам приходилось лечить женщин от истерии?

— Не от такой, как у вас, — ответил я, а она села на место. — Выглядите теперь намного лучше, чем раньше. Искренне поздравляю, как и вашего доктора, прокладывающего новые пути в медицине.

— Она, по существу, сама делает всю работу, а я лишь наживаю себе добрую репутацию, — улыбнулся доктор Эгер. — Весьма позорное занятие, но очень часто врачебная карьера делается именно так.

— Утверждая это, вы оказываете себе плохую услугу, — заметил журналист. — Доктор Уотсон прав, и я, пользуясь случаем, хочу сказать, что еще никому в жизни не был так благодарен, как вам. Если не считать мистера Холмса, конечно, — добавил он, бросив взгляд в мою сторону.

— Как поживает мистер Холмс? — поинтересовался Мур.

Я не сразу нашел, что ответить, но Мэри Энн меня опередила:

— Скажу еще вот что. Он, похоже, думал, что я совсем спятила: все забыла в одно мгновение. Смотрел на меня как на стул или другой предмет мебели.

— Ах вот как, — улыбнулся я.

— Да, я действительно была на грани помешательства. Но он очень помог мне.

И тут я порадовался про себя, что она взглянула не на доктора Эгера, а на Стивена Данлеви — открыто и определенно.

Держа шляпу в руке, я объявил:

— Хотел лишь поприветствовать вас. Холмс с радостью узнает, что мисс Монк в добром здравии.

— Он по-прежнему живет в одной квартире с вами? — спросил доктор.

— Пока да, — ответил я. — Но собирается съехать.

— Думаю, он так и поступит, — заверил меня доктор Эгер. — Но у него останется превосходный лечащий врач.