в полное очищение России от большевизма, и в этом нам окажет поддержку толща российской интеллигенции и, кроме того, крестьянство, которое уже устало от большевиков и готово принять хоть плохонького царя, лишь бы избавиться от насильников.

– Разрешите предложить вам еще один, последний вопрос…

М.В. Алексеев молча утвердительно кивнул головой.

– Если вы не враг демократии, то как бы вы отнеслись к тем формированиям, которые предложила провести ростовская дума из демократических элементов?

– Ничего не имею против принятия их в Добровольческую армию – конечно, если они откажутся от всего того, что сделало из русской армии человеческую нечисть, – и отдам распоряжение о принятии их.

– Простите, генерал, но еще один, последний вопрос: кто стоит во главе командования Добровольческой армией?

– Генералы Корнилов и Деникин. Называю их потому, что шила в мешке не утаишь…

Казалось, все было исчерпано. Наступило молчание… И вдруг, совершенно неожиданно, раздается:

– Ваше превосходительство…

Все невольно повернулись в сторону говорившего: это был Хотинский, эмиссар неказачьей части Объединенного правительства, представитель города Ростова, один из наиболее подозрительно относившихся к Добровольческой армии.

– Ваше превосходительство, теперь только, после ваших разъяснений, мы видим, что под вашим руководством всем можно идти куда угодно…

«Ваше превосходительство», «под вашим руководством», «можно всем идти куда угодно» – этот неожиданный переход к титулованию и все, сказанное левым Хотинским, подчеркивало, с одной стороны, силу влияния М.В. Алексеева, а с другой – устраняло одно из серьезных препятствий на пути дальнейшего формирования добровольческих частей.

После этого собеседования А.М. Каледину и председателю правительства М.П. Богаевскому удалось добиться отмены постановления Областного крестьянского съезда, требовавшего разоружения и роспуска Добровольческой армии как организации контрреволюционной, и провести решение компромиссное: Добровольческую армию оставить в неприкосновенности, установив лишь общий контроль в смысле политическом. В опубликованной декларации Объединенного временного Донского правительства было напечатано: «Существующая в целях защиты Донской Области от большевиков, объявивших войну Дону, и в целях борьбы за Учредительное Собрание, Армия должна находиться под контролем Объединенного Правительства и, в случае установления наличности в этой армии элементов контрреволюционных, таковые элементы должны быть удалены немедленно за пределы Области».

Офицер Добровольческой армии, полковник Генерального штаба Я.М. Лисовой[199], прикомандированный к штабу войскового атамана для связи, писал в 1919 году в журнале «Донская волна»:

«Болея душой при виде полного развала когда-то могущественной Родины и видя, как грозные результаты этого развала гигантскими шагами приближаются к границам Донской области, а кое-где и перешагнули за черту ее, войсковой атаман в непрестанно тяжелой работе изыскивал пути и способы, чтобы хотя в пределах области задержать процесс разложения, которому в это время подверглась вся страна. Ценою разных уступок, подчас тяжелых компромиссов, ему иногда удавалось создавать кое-какие препятствия надвигающимся грозным событиям, задерживать временно то или иное развитие их. Но едва он, пользуясь этим минутным затишьем, пытался приступить к созидательной работе, как возникали новые осложнения, и притом зачастую с той стороны, откуда их никто не ждал.

Естественно, что всякий новый фактор, несущий с собою начало государственности и являющийся, таким образом, поддержкой атамана в его стихийной борьбе, встречал в его лице самое широкое сочувствие и признательность в самом широком смысле слова. В силу этого, естественно, идея воссоздания русской армии не могла не найти с его стороны самой широкой поддержки.

Само собой разумеется, что сочувствие атамана идее Добровольческой армии имело прямым своим следствием ту широкую и возможную в условиях того времени помощь всем начинаниям ее, о которой только что говорилось. Сказать, что отношения атамана к армии носили только дружественный оттенок, – значит ничего не сказать.

Тем не менее крайне интересно проследить те условия, в которые себя поставил войсковой атаман по отношению к Добровольческой армии, по крайней мере в первый период ее развития.

Как русский человек, он, повторяю, не мог не скорбеть при виде гибели Родины, как русский генерал, открыто в свое время заявивший, что первопричиной всех зол являются новшества, введенные в армию и столкнувшие ее по наклонному пути в пропасть, он не мог не сочувствовать воссозданию новой армии, видя в ней залог возрождения России, – и с этой точки зрения, казалось бы, он должен был прямо и открыто стать на путь фактического признания новой организации – это с одной стороны. С другой – как войсковой атаман, являющийся главою войскового правительства всей Донской области, он не мог не считаться с занимаемым им положением, и такого важного решения, как самостоятельное признание прав на историческое существование какой-то никому не ведомой и чуждой кучке людей, генерал Каледин не мог, конечно, сделать без согласия войскового правительства. Но поставить этот вопрос на обсуждение правительства в то время означало создать вокруг начинающегося дела нежелательную шумиху, породить разные толки и излишние разговоры. Наконец, как-никак в глазах демократического населения, с которым и войсковому атаману и правительству нельзя было в то время не считаться, все приезжающие на Дон и офицеры, и юнкера, и кадеты, да и сам, конечно, генерал Алексеев, являлись контрреволюционерами, и открытое признание и легализация их могли создать новый прецедент для разного рода нежелательных явлений, запросов и прочего.

Ни войсковой атаман, ни правительство, стоявшие на государственной точке зрения, понятно, упреков в попустительстве «контрреволюционерам» не боялись, но нужно иметь в виду, что в то время еще не успели улечься слухи о мятеже генерала Каледина, о его попытках поднять на Дону восстание, что внутреннее состояние области, как мы видели, вызывало сильное беспокойство и что этим, то есть открытым признанием, мог быть нанесен прежде всего вред делу самой организации.

Вот почему и генерал Алексеев, и генерал Каледин пришли к следующего рода компромиссу: все прибывающие на Дон военные чины считались беженцами, спасавшимися от ига большевиков, и, как таковые, размещались в особых общежитиях.

С этого-то времени и начинается та материальная помощь, которую войсковой атаман оказывал Добровольческой армии.

В первые же дни под общежитие, которое было названо «Общежитие № 1», был отведен лазарет № 2, угол Барочной улицы и Платовского проспекта, – со служебным и хозяйственным персоналом и запасами постельных принадлежностей и белья на 250 человек.

К 10 ноября, когда помещение это было переполнено, часть воинских чинов, в составе сформированной уже роты под командой гвардии штабс-капитана Парфенова, была переведена в лазарет № 23, по Госпитальной улице, который получил наименование «Общежитие № 2».

И этот лазарет, так же как и лазарет № 2, был отдан добровольцам по распоряжению атамана со всем имуществом и служебно-хозяйственным персоналом.

Несколько позднее появилось и «Общежитие № 3» – в здании гимназии по Ермаковской улице, где была размещена 1-я сводная