поддались искушению большевистской пропаганды.

6(19) февраля полк был отправлен на фронт, а 8(21) февраля под влиянием агитаторов отказался сражаться…

К северу от Новочеркасска, кроме небольших казачьих и партизанских частей, ничего не было.

Большевики наседали, и было ясно, что дни Новочеркасска сочтены.

В ночь с 8(21) на 9(22) февраля 1918 года генерал Корнилов, увидя, что для Дона уже все кончено и что дальнейшая оборона Ростовского района, не приведя ни к чему, погубит армию, вышел с добровольцами из Ростова на Аксай, а затем, переправившись через Дон, сосредоточил 10(23) февраля Добровольческую армию в районе станицы Ольгинской.

10(23) февраля на лошадях с целью пробраться к железной дороге, а затем проехать в Москву выехали из Новочеркасска П.Б. Струве и князь Гр. Н. Трубецкой.

11(24) февраля большевики были уже совсем близко от Новочеркасска, и было ясно, что 12(25) февраля они займут город.

Я с вечера заказал себе сани, чтобы ехать рано утром 12(25) февраля на соединение с армией.

В ночь с 11(24) на 12(25) февраля я в последний раз говорил по телефону с Донским войсковым атаманом генералом Назаровым.

Он мне сказал, что он решил вместе с войсковым Кругом не уезжать из Новочеркасска, что, оставаясь, он этим спасет город от разграбления.

Я ему советовал ехать в армию генерала Корнилова, сказал, что, оставаясь в Новочеркасске, он обрекает себя на напрасную гибель.

Генерал Назаров мне ответил, что большевики не посмеют тронуть выборного атамана и войсковой Круг; что, по его сведениям, первыми войдут в Новочеркасск присоединившиеся к большевикам донские казаки под начальством Голубова; что этот Голубов, хотя и мерзавец, убивший Чернецова, но его, Назарова, не тронет, так как он за него как-то заступился и освободил из тюрьмы.

Я убеждал генерала Назарова не быть таким оптимистом и уехать. Закончил я так: «Если вы останетесь, то вас растерзают. Я понимаю, что можно было бы на это идти, если б вы этим что-нибудь спасали. А так гибнуть – совершенно бесцельно».

Но мои уговоры были напрасны. Генерал Назаров еще раз сказал, что он убежден, что его не посмеют тронуть, а затем добавил, что если он ошибается и погибнет, то погибнет так, как завещал покойный атаман Каледин, сказавший, что выборный атаман не смеет покидать свой пост.

* * *

Во время моего пребывания в Новочеркасске меня беспокоил вопрос о том, как поступить с ранеными добровольцами, находящимися в лазаретах.

Увозить их было некуда, а оставлять в лазаретах на растерзание большевиков было невозможно.

Снесясь с генералом Алексеевым, я получил от него деньги, которые мною были переданы образовавшейся в Новочеркасске организации.

Было решено перед приходом большевиков тем добровольцам, которые могут передвигаться, выдать на руки некоторую сумму денег и предоставить им самим как-нибудь устроиться в городе или в соседних станицах.

Тяжело же раненных и больных частью разместить на окраинах города у надежных жителей, а часть под видом простых солдат оставить в лазаретах.

Так и было сделано.

Впоследствии выяснилось, что часть раненых офицеров из числа оставшихся в Новочеркасске была большевиками убита.

* * *

После оставления Ростова Добровольческая армия, насчитывая в своих рядах всего 2500 бойцов, совершенно оторвалась от внешнего мира.

Во время похода к Екатеринодару армия, перенеся все трудности зимней кампании, прозванной впоследствии Ледяным походом, непрерывно не только вела бои с преграждавшими ей путь большевиками, но отбивала атаки наседавших на нее банд и с флангов, и с тыла.

После смерти генерала Корнилова, убитого под Екатеринодаром 31 марта (13 апреля) 1918 года, армия опять после ряда боев пробилась обратно на территорию Дона, где к тому времени восставшее против большевиков казачество очистило от них свою территорию.

Армия только к маю 1918 года попала в условия, позволившие ей отдохнуть и пополниться для продолжения борьбы с большевиками.

Маленькая армия генерала Корнилова могла совершить этот трехмесячный, легендарный по своей трудности поход, – причем в ее рядах при полной вере в своего вождя не было ни разу ни ропота, ни колебаний, – только благодаря высокому духовному подъему, который был в сердцах всех чинов армии от командующего до последнего солдата.

Этот первый период существования Добровольческой армии был чисто добровольческим периодом.

В армии не было ни одного человека, который попал бы в ее ряды по набору или по принуждению.

Надо было видеть все это юношество, составлявшее армию, юношество, горевшее любовью к родине, мечтавшее положить свою жизнь за ее возрождение и отомстить предателям и насильникам за разрушение России и за поруганные идеалы, чтобы понять всю моральную силу, которую они представляли.

Весь новочеркасский и ростовский период был одновременно периодом формирования армии и периодом беспощадной борьбы.

Непрерывная борьба на фронте с наседавшими большевиками, почти без смены, протекала в крайне тяжелых условиях: приходилось быть почти все время без крова, не имея по целым неделям горячей пищи, почти без теплой одежды.

Денежное содержание выдавалось ничтожное, едва хватавшее на прокормление.

Но и при этих условиях настроение в рядах армии было всегда бодрое.

Офицеров изредка, дня на два, на три командиры частей отпускали передохнуть в Новочеркасск или в Ростов.

Помывшись в бане, переодев чистое белье и раз-два хорошо пообедав, офицерство обыкновенно возвращалось в части раньше срока, на который их отпускали.

За этот период не поступало жалоб от населения на какие-либо насилия или грабежи войсковых частей.

Те части, которые после смены отводились на короткие сроки в резерв, в Ростов, несли и там непрерывную службу по охране и поддержанию порядка.

За период от начала формирования армии до выхода из Ростова поступило в ее ряды свыше 6000 человек; при оставлении Ростова, как я уже отметил, число бойцов не превышало 2500 человек.

Размер общей потери говорит о той работе, которую делала армия.

Был, конечно, небольшой процент добровольцев, которые стремились устроиться в тылу на более спокойных местах, но таких было мало.

Я помню, что, отыскивая себе надежного адъютанта, я остановился на штабс-капитане лейб-гвардии Преображенского полка Владимире Ратькове-Рожнове[194].

В ответ на мою телеграмму на имя командира части я получил уведомление, что Ратьков-Рожнов командируется в Ростов.

Приехавший офицер явился ко мне и, поблагодарив за предложение, просил его оставить в строю на том основании, что ему будет совестно перед товарищами, что он не будет разделять с ними лишений и опасностей боевой жизни, занимая должность адъютанта.

Вскоре после этого он был убит, спасая в бою своего раненого товарища.

Узнав о его смерти, пошел в ряды Добровольческой армии его брат[195], тяжело контуженный