В мае наука страны пережила крупную потерю: умер академик Ферсман. Для Ефремова Александр Евгеньевич был не просто выдающимся геологом и минералогом: они были знакомы 20 лет, он был другом Петра Петровича Сушкина. В 1925 году именно Ферсман подписал юноше командировку в Талышские горы, а в 1941-м стал начальником Экспедиции особого назначения. Такие утраты невосполнимы…

Порадовала Ивана Антоновича новая служба старого друга: Быстров после возвращения из эвакуации возглавил лабораторию палеонтологии в Ленинградском университете, в здании на 16-й линии Васильевского острова.

Вскоре друзьям и коллегам — Ефремову и Быстрову — была присуждена премия имени А. А. Борисяка за их совместный труд «Benthosuchus sushkini Efr. — лабиринтодонт из эотриаса р. Шарженги».

По отзывам на свои рассказы отслеживая огромный интерес читателей к географии, Ефремов задумался о необходимости в СССР журнала, подобного «National Geographie». Это издание было органом Американского географического общества, Иван Антонович был членом общества и неизменным подписчиком журнала.

Он обратился за поддержкой к патриарху российской науки академику Владимиру Афанасьевичу Обручеву, автору научно-фантастических романов «Плутония» и «Земля Санникова». Инициатива Ефремова и Обручева была поддержана в верхах, и в конце 1945 года в издательстве «Молодая гвардия» был воссоздан журнал «Вокруг света», закрытый в начале войны.

В Палеонтологическом музее полным ходом шла подготовка к празднованию 220-летия Академии наук СССР. Страна-победитель приглашала в Москву крупнейших учёных всего мира. Академия издавала юбилейную литературу, выпустила специальный значок. 15 июня началась юбилейная сессия. Гость из Великобритании, профессор Дэвид Уотсон оставил высокий отзыв о работе коллектива музея, особо отметив деятельность профессора Ефремова.

6 августа весь мир был потрясён страшным известием: атомная бомба, сброшенная с американского бомбардировщика, стёрла с лица земли японский город Хиросиму, 9 августа такая же бомба уничтожила Нагасаки.

Советское правительство приняло свои меры, изменив отношение к науке в целом. Отныне атомная физика была на коне.

Что можно противопоставить массовому уничтожению людей? Только одно будет по-настоящему действенно: надо проращивать в сознании народов представление о ценности каждой личности. Ефремов мысленно обращался к светлому образу Древней Греции, к временам, когда понятие личности только зарождалось. Показать духовную красоту человека — с этого стоит начать…

Рабочий день Ефремов проводил в ПИНе. Его удручало, что помимо подлинного творчества в науке постоянно возникала различная срочная работа, «которая облепляет каждого учёного и не имеет прямого отношения к его исследованиям»:[171] чтение и подготовка отзывов на диссертации, корректура собственных статей и написание рецензий на чужие, участие в различных заседаниях, совещаниях и пр.

Вдохновляло же радостное внимание со стороны институтской молодёжи, аспирантов, которых он так любовно опишет в «Звёздных кораблях». С 1946 года аспирантом стала Вера Васильевна Щеглова, открытая, светлая девушка двадцати четырёх лет. В 1944 году, в эвакуации, она окончила геолого-почвенно-географический факультет Среднеазиатского университета (Ташкент), в ПИНе ей предложили изучать большеротого оленя.

«…Солнечное весеннее утро. Молоденькая аспирантка Верочка в белой шляпке и пальто стоит у стола директора института. Вдруг позади раздаётся рокочущий голос. У дверного косяка — здоровенный мужчина в клетчатой рубашке и поношенных старых брюках. Дядька отпустил какую-то шутку в адрес молоденькой аспирантки и, смачно рогоча, удалился. Позже Вера Васильевна узнала, что этот мужчина в грязных сапожищах — знаменитый профессор Ефремов, о котором в ту пору уже ходили легенды.

Потом не раз в тех же институтских коридорах она встречала Ефремова в совсем другом виде — в дорогущем белом чесучовом костюме. А он, словно решив до смерти засмущать пугливую аспирантку, театрально кланялся ей в пояс. Стоит ли говорить, что, когда она увидела Ефремова председательствующим в приёмной комиссии, все знания «залипли», словно мухи в конфитюре…

— Время было послевоенное. Голодное, но весёлое. Мы были молодыми, неугомонными. Вспоминается вечер в ноябре. В просторном кабинете директора нас много. Все читают стихи. Я тоже осмелилась прочесть. А потом несколько часов подряд, словно зачарованные, слушаем отрывки из ещё не опубликованной ефремовской повести «На краю Ойкумены». Иван Антонович заикался, поэтому читал кто-то из аспирантов.

Так и тянулись привычные учебные дни. Вера училась сутками — ведь надо было выучить два иностранных языка, био-логизироваться (по первому образованию она — геолог), а потом многие часы и дни изучала сохранившиеся останки вымершего большерогого оленя. После блестящей защиты диссертации по этому зверю её на долгие годы прозвали «оленьей госпожой». По институту ходили слухи о том, что Ефремов собирает новую экспедицию — в пустыню Гоби. Потом она станет самой знаменитой его экспедицией. Совершенно неожиданно он предлагает Щегловой принять в ней участие:

— Хотите поехать в Монголию? — спрашивает у робеющей аспирантки. — Я возьму вас из аспирантуры, переведу в научные сотрудники. Будет другая тема диссертации…

Обалдевшая от напора и неожиданности Вера робко кивает. Ефремов зычно смеётся и уходит. На следующий день Вера наводит справки — неужели Ефремову взять в экспедицию некого? Коллега-аспирантка раздражённо бросает:

— С ним пол-института просится. А он отказывает — единиц нет…».[172]

Иван Антонович яростно боролся за финансирование экспедиции, за каждую штатную единицу. Однако взять Веру в Монголию он не смог: ожидаемые «единицы» всё же урезали. Влюблённая девушка ужасно переживала: она считала, что причиной отказа стал тот факт, что её отец был сельским священником.

Ефремов готовился к Монгольской экспедиции, Вера должна была остаться в Москве. Как Тесса оставалась на острове в ожидании своего Пандиона.

Однажды, когда повесть «На краю Ойкумены» вышла отдельной книгой, Верочку остановила в коридоре Ольга Михайловна Мартынова, коллега и соседка Ефремова. Она повернула её лицо к свету и долго рассматривала, тихо, словно бы про себя, сказала:

— Да-да! Синие. И волосы — чёрные! А брови к вискам переламываются…

«Завитки её блестящих чёрных волос трепетали вокруг гладкого лба, узкие брови приподнимались к вискам, переламываясь чуть заметно, и это придавало большим синим глазам едва уловимое выражение насмешливой гордости». Это портрет Тессы — такой, каким её увидел Пандион ранним утром в сосновой роще. Портрет Веры Щегловой.

В 1954 году молодая палеонтологиня уехала по направлению в Минск, чтобы стать у истоков палеонтологии Белоруссии…