Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет. Это воздух вошел в легкие.
Равик еще несколько раз проделал те же самые движения.
– Так, а теперь попробуйте сами, – сказал он Визенхофу.
Визенхоф нерешительно опустился на колени возле тела Гольдберга.
– Приступайте, – нетерпеливо сказал Равик. – Возьмите за запястья. Или лучше за предплечья. Визенхоф мгновенно вспотел.
– Сильнее, – сказал Равик. – Выжмите из легких весь воздух.
Он повернулся к хозяйке. В комнату тем временем набились люди. Равик кивнул хозяйке, и они вместе вышли в коридор.
– Все кончено, – сказал он ей. – Искусственное дыхание уже не поможет. Это просто ритуал, который надо соблюсти, не больше. Если оно что-нибудь даст, я поверю в чудеса.
– Что же делать?
– Все, что обычно делается в подобных случаях.
– Вызывать «скорую помощь»? Но тогда через десять минут явится полиция.
– Полицию придется известить так или иначе. У Гольдберга были документы?
– Да. Настоящие. Паспорт и удостоверение личности.
– А у Визенхофа?
– Вид на жительство с продленной визой.
– Хорошо. Значит, документы в порядке. Пусть Рут и Визенхоф не говорят, что я здесь был. Она пришла домой, увидела его, закричала, Визенхоф отрезал галстук и попробовал делать искусственное дыхание, пока не прибыла «скорая помощь». Скажете им это?
Хозяйка посмотрела на него своими птичьими глазами.
– Ну конечно, скажу. А придет полиция – не отойду от них ни на шаг. Все будет в порядке.
– Хорошо.
Они вернулись в номер: Визенхоф, склонившись над Гольдбергом, продолжал свои отчаянно-неуклюжие попытки. На мгновение Равику показалось, что оба они выполняют вольные упражнения. Хозяйка остановилась в дверях.
– Мадам и мсье! – сказала она. – Я обязана вызвать «скорую помощь». Фельдшер или врач должен будет немедленно известить полицию. Она явится не позже чем через полчаса. У кого нет документов, тому советую немедленно собрать вещи, по крайней мере, те, что лежат на виду, снести их в «катакомбу» и оставаться там. Не исключено, что полиция осмотрит номера или будет разыскивать свидетелей.
Комната мгновенно опустела. Хозяйка кивнула Равику, давая понять, что она сама поговорит с Рут Гольдберг и Визенхофом. Равик подобрал сумку и ножницы, лежавшие на полу рядом с разрезанным галстуком. На нем была видна фирменная этикетка: «С. Фердер. Берлин». Такой галстук стоил, по крайней мере, десять марок. Гольдберг купил его еще в добрые старые времена. Равик помнил эту фирму – сам в свое время покупал галстуки у Фердера. Он уложил свои вещи в два чемодана и отнес их к Морозову. Из предосторожности. Полиция едва ли станет заглядывать в другие номера. Но на всякие случай это не мешало сделать – память о Фернане из полицейского участка была еще слишком свежа.
Равик спустился в «катакомбу». Здесь взволнованно суетилось несколько человек. Все это были беспаспортные беженцы, «нелегальная бригада», как их называли. Официантка Кларисса и кельнер Жан помогали прятать чемоданы в сообщавшийся с «катакомбой» чулан. Тревога застала их в самый разгар приготовлений к ужину – на накрытых столах стояли корзинки с хлебом, из кухни доносился запах жареной рыбы.
– Ничего, времени у нас достаточно, – успокаивал Жан всполошившихся беженцев. – Полиция не так легка на подъем.
Однако беженцы не полагались на удачу. Счастье не баловало их. Они поспешно вносили свой скарб в подвал. Среди них был и испанец Альварес. Хозяйка предупредила всех жильцов, что ожидается прибытие полиции. Альварес, непонятно почему, с каким-то виноватым видом улыбнулся Равику.
К входу в чулан неторопливо подошел тощий человек. Это был доктор филологии и философии Эрнст Зайденбаум.
– Маневры, – сказал он Равику. – Генеральная репетиция. Вы останетесь в «катакомбе»?
– Нет.
Зайденбаум, ветеран «Энтернасьоналя» с шестилетним стажем, пожал плечами.
– А я остаюсь. Чего ради бежать? Думаю, дело ограничится составлением протокола. Собственно говоря, кому какое дело до старого мертвого еврея-беженца из Германии?
– Вы правы, до этого никому нет дела. Но живые, беспаспортные беженцы их очень интересуют. Зайденбаум поправил пенсне.
– Мне и это безразлично. Знаете, что я сделал во время последней облавы? Какой-то сержант полиции спустился в «катакомбу». Это было два года назад. Тогда я надел один из белых кителей Жана и вместе с ним стал обслуживать столики.
Подавал полицейскому водку.
– Неплохо придумали.
Зайденбаум кивнул.
– В конце концов все настолько надоедает, что уже лень удирать.
Он спокойно направился в кухню справиться, что будет на ужин.
Равик вышел через черный ход «катакомбы» во двор. Под ногами у него шмыгнула кошка. Впереди шли другие беженцы. На улице они разбрелись в разные стороны. Альварес слегка прихрамывал. Может быть, вторичная операция помогла бы ему, рассеянно подумал Равик.
Он сидел в кафе на площади Терн и внезапно почувствовал, что сегодня ночью придет Жоан. Он не понимал, откуда у него взялась эта уверенность, но он не сомневался, что она придет.
Расплатившись за ужин, Равик медленно пошел обратно в «Энтернасьональ». Было тепло. В переулках, несмотря на ранний час, уже светились красные вывески небольших гостиниц, где парочкам сдаются комнаты на ночь. Сквозь портьеры пробивались узкие полоски света. Следом за стайкой проституток прошла группа матросов. Молодые и шумливые, разгоряченные вином и летом, они скрылись в одной из таких гостиниц. Где-то играли на губной гармошке. Вдруг в сознании Равика, словно ракета, мелькнула мысль, она взмыла ввысь, задержалась там на мгновение и рассыпалась огненными брызгами, выхватив из мрака волшебное видение: Жоан ждет его в отеле, она скажет ему, что бросила все и вернулась; омут затянет его, поглотит..
Он остановился. Что со мной творится? – подумал он. – Почему я стою здесь и ловлю руками воздух, словно этот воздух – прядь ее волос? Слишком поздно. Ничего нельзя вернуть. Ничто не воз – вращается. Так же, как не возвращается прожитое мгновение.
Он двинулся дальше. Через двор и черный ход прошел в «катакомбу». Заглянув в зал, он увидел за столиком нескольких человек и среди них Зайденбаума… Белого кителя на нем не было. Видимо, опасность миновала. Равик вошел в отель.
Морозов был у себя.
– Хорошо, что ты меня застал, – сказал он. – Я уже собрался уходить – увидел твои чемоданы и решил, что тебя опять выслали в Швейцарию.
– Здесь все в порядке?
– Да. Полиция больше не придет. Даже оставили жене Гольдберга труп мужа. Бесспорное самоубийство. Он еще наверху. Скоро вынесут.