И все же веками он грезил именно о такой картине. В воздухе разливалась музыка дэвов, песни, слова и ритмы которых изменились с его времени, но остались узнаваемы, а яркая аквамариновая скатерть, которая тянулась по всей длине восточной стены, была накрыта сотнями медных блюд и резных кварцевых чаш. Толпу охватила атмосфера бескрайнего облегчения.

Они-то могут вздохнуть с облегчением. Богачи снова танцуют и пируют, в то время как остальная часть города прозябает в страхе и голоде. И хотя Дара не мог не радоваться этому маленькому празднику, он подозревал, что веселящиеся здесь знатные дэвы некогда кланялись в ноги Гасану с теми же улыбками, что и сейчас – бану Маниже. Это не был праздник для простого народа его племени: это был подкуп в красивой обертке, придуманный Мунтадиром, чтобы убедить дворян, которые годами подмазывались к Кахтани, начать оказывать свою поддержку бану Нахиде.

Не могло не тревожить и затянувшееся отсутствие магии. Хотя Дара сделал все, что мог, и теперь над головой парили яркие, как самоцветы, фонари, а по стенам вились масляно-нежные розы, цветущие без остановки, осыпая пол и гостей своими пахучими лепестками, но этого казалось ему недостаточно. Странно было наблюдать, как его народ оказался лишен чего-то столь важного для них.

Око Сулеймана, вот почему тебя называют угрюмым.

Постаравшись придать своему лицу более дружелюбное выражение, Дара схватил бутылку из синего стекла, первую попавшуюся под руки, чувствуя внезапное желание напиться и не особенно заботясь о том, что бутылка явно принадлежала компании разодетых в жемчуга аристократов, чьи возражения замерли на устах в тот самый момент, когда они оторвались от игры в кости, чтобы посмотреть, кто стащил их вино.

Сделав большой глоток, он отвернулся и стал изучать Манижу. Облаченная в церемониальные одежды, она восседала на сверкающем троне шеду. Каве стоял рядом, гости выстроились в длинную очередь, чтобы приветствовать их.

При виде ее Дару охватило еще большее волнение. Манижа согласилась сотрудничать с Мунтадиром – удивившись, но удивившись приятно, – но до сих пор не вернула Дару ко двору, и сейчас, глядя на нее, на воплощенный идеал благородных и священных Нахид, Дара задумался, произойдет ли это когда-нибудь. Годы, проведенные вместе в небогатом становище в горах, пережитые суровые зимы и мечты о мирном взятии Дэвабада вдруг показались ему такими далекими. Дара видел Манижу в ее худшую минуту. Даже если забыть о его неповиновении, он оставался непрошеным напоминанием об истинной цене этого балагана. Оружием, которое Манижа, по-умному, должна бы припрятать до тех пор, пока в нем не появится необходимость.

Но Дара устал быть просто оружием. Вино уже приятно гудело в жилах, когда он принял решение присоединиться к ней. Игнорируя выстроившихся в очередь дворян, он подошел к трону и простерся на ковре ниц.

– Да будет гореть твой огонь вечно, госпожа.

– И твой, Афшин, – сказала Манижа ласково. – Прошу, встань с колен.

Он послушно встал, заметив, как косится Каве на бутылку вина, которую Дара кое-как припрятал в складках туники.

Старший визирь смерил его взглядом:

– Вы с Мунтадиром действительно нашли общий язык.

– Ах, оставь его в покое, Каве, – осадила Манижа. – Уверена, наш Афшин уже раз десять обошел здесь все с дозором. – Сквозь мерцающую ткань вуали Дара уловил некое подобие улыбки. – А нам всем не помешал бы сегодня отдых.

Это были добрейшие слова, обращенные в его адрес за последние несколько недель, и, несмотря ни на что, в сердце Дары забрезжил свет.

– Спасибо, госпожа, – почтительно произнес он. – Молюсь, чтобы и ты хорошо провела время.

Манижа жестом велела слугам придержать очередь ожидающих дворян, а затем повернулась к Даре:

– Это ни с чем не сравнимое чувство: оказывать теплый прием и знать, что все они целовали руки королям, державшим меня взаперти. Однако приятно снова слышать смех во дворце. – Ее взгляд упал на детей, окруживших сказочника. – Может, нам еще удастся добиться чего-то хорошего в этой ситуации.

Дара услышал печаль в голосе Манижи. Несмотря на их разногласия, втихаря она, очевидно, тоже лелеяла другие мечты о возвращении в Дэвабад, грезя стать спасительницей и воссоединиться со своими детьми, а не бороться за сохранение разрушенного, омытого кровью города.

Он осторожно поинтересовался:

– Поступали ли новости о твоих детях?

Манижа поникла, и Каве, взглянув на нее, вмешался:

– Все те же слухи о Ваджеде и Джамшиде, и все они друг другу противоречат. Одни говорят, что тохаристанцы организовали Ваджеду безопасный коридор, другие – что он то ли набирает войска в Ам-Гезире, то ли уплыл в Та-Нтри на борту украденного человеческого корабля. – Он покачал головой и сжал руку Манижи: – Сложно сказать, что из этого правда. И никаких новостей о Нари и Ализейде.

– Прошло еще мало времени, – утешил Дара, стараясь не отчаиваться самому.

Манижа молча кивнула, не утаив, однако, беспокойства в своих глазах.

Равно как и весьма открытого проявления чувств между ней и Каве. Маниже, похоже, было все равно, что подумают подданные о том, что их незамужняя бану Нахида делит ложе со старшим визирем, предавшим Гасана аль-Кахтани, и это слегка беспокоило Дару. Даже Дара, такой далекий от политики джинн, понимал, что для Манижи было бы выгоднее вступить в брак с кем-то не из числа своих сторонников.

Но говорить этого ей он, разумеется, не собирался – особенно теперь, когда она едва сменила гнев на милость.

– И где же триумфальные улыбки наших завоевателей?

Дара вздрогнул, услышав за спиной насмешливый голос Мунтадира, но придержал язык и обернулся.

Он правильно сделал, что промолчал, потому что Мунтадир появился не один – вместе с ним подошли трое его спутников, дэвы. Все были богато одеты, но эмир на их фоне выделялся. Единственный Гезири в помещении, он облачился в мантию такого черного цвета, что казалось, будто беззвездная ночь легла ему на плечи. На голове блестел медный с синим тюрбан, заколотый под щегольским углом жемчужной брошью, а за узорчатый шелковый пояс был заткнут ханджар.

– Не припомню, чтобы разрешал тебе носить оружие, – предостерег Дара.

Мунтадир оскалился в опасной улыбке, а затем повернулся к Маниже, коснувшись сердца и лба так учтиво, что никто бы и не заподозрил, какая ссора состоялась между ними в камере темницы всего несколько недель назад.

– Мир твоему дому, бану Манижа. С твоего позволения, я хотел бы представить тебе своих товарищей.

Манижа приветствовала сына убитого ею короля не менее любезно:

– Если это те самые товарищи, которые, с твоих слов, вели переговоры с другими племенами, милости прошу… – Манижа жестом разрешила им встать с колен. – Да будет гореть ваш огонь вечно, господа.

Мужчины в унисон сложили пальцы и стали кланяться, когда Мунтадир их представлял.