Вот каково было первое действие этого средства, измысленного им, чтобы узнать, стоит ли ему надеяться или нет. Конечный результат вы увидите в дальнейшем.

Некоторое время спустя пошли разговоры о путешествии во Фландрию, и господин граф де Лозен, который думал лишь о том, как понравиться Мадмуазель, постоянно подыскивал для того новые средства, не изменяя чести и все время помня свой долг перед королем. Он почти все время проводил у принцессы или с ней, когда она бывала в Лувре; ни разу не забывал приносить новости и рассказывал о них с таким изяществом, что даже если они уже были известны и хотя он примешивал к ним серьезные соображения (его отличали быстрота ума и особая основательность суждений), тем не менее непринужденная манера, с которой он их излагал, и множество приятных вещей, им добавленных, заставляли их сиять новым блеском, убеждая принцессу, что он не так уж недостоин ее внимания. Можно сказать, что в одиночку он был способен приятно занимать любое самое блестящее общество. В общем, из всего этого есть один неоспоримый вывод: он сумел покорить один из самых тонких умов, которые только встречаются у женского пола. Но так как для любовника, который желает укрепиться в уме своего предмета, нет ничего хуже, чем уехать и скрыться из глаз, а разлука тем более опасна после удачного начала, ибо необходимо не только проникнуть в сердце, которым стремишься завладеть, но и не отпускать добычу, пока не станешь безусловным ее господином. Нам доводилось видеть, как обладавшие всеми этими преимуществами сохраняли их, пока были рядом, но стоило им уехать, как они утрачивали и предмет любви, и надежды, и никто не вспоминал об их отсутствии. Граф де Лозен был слишком предусмотрителен, чтобы этого не знать, и слишком следил за своим образом действий в этом вопросе, чтобы в будущем совершать ошибки; поэтому он нашел способ избежать столь гибельной и опасной случайности.

Наш несравненный любовник, видя, что ему придется следовать за королем и тем самым оставить свой замысел, столь быстро продвигавшийся вперед, решил добиться, чтобы Мадмуазель отправилась в путешествие вместе со двором: это была та самая поездка во Фландрию, которую король предпринял в 1670 году. Для этого господин де Лозен прибег к паре уловок, казавшихся ему безотказными, как оно действительно и вышло. Первой, кем он воспользовался, стала сама Мадмуазель, к которой он отправился. Сперва он постарался пустить в ход все средства, чтобы завести разговор о поездке. Наконец, найдя подходящий случай, он сказал принцессе: «Не стоит спрашивать, отправляется ли Ваше Королевское Высочество в путешествие во Фландрию: это слишком правильно и разумно, чтобы в том сомневаться». «Конечно, — сказала Мадмуазель, — если того пожелает король; я же не особенно к этому стремлюсь». «Что вы говорите, Мадмуазель, — отвечал он, — король, конечно, этого хочет, как и все прочие, и я уверен, что он того ожидает». «Я поеду, лишь если он мне скажет», — отозвалась принцесса. «Я знаю, — продолжал наш граф, — что двор повсюду, где вы, и только вам пристало казаться к тому безразличной. Но если мне позволено будет высказать свои мысли со всем причитающимся Вашему Королевскому Высочеству почтением, вы не можете пропустить эту поездку, не воспрепятствовав намерению короля явиться во Фландрию в полном блеске: будучи одним из прекраснейших и славнейших украшений двора, Ваше Королевское Высочество не может его покинуть, не забрав лучшей части великолепия. Кроме того, я знаю, что король слишком уважает Ваше Королевское Высочество, дабы дозволить вам остаться, если вы только не будете того желать изо всех сил; еще мне ведомо, что вы слишком любите короля, чтобы обмануть его ожидания». «Вы можете думать и говорить все, что вам заблагорассудится, господин де Лозен, — отвечала Мадмуазель, — но уверяю вас, я не поеду, не получив на то прямого повеления». «Хорошо, Мадмуазель, — сказал господин де Лозен, — если дело только в этом, я уверен, что мои желания исполнятся и Ваше Королевское Высочество увидит Фландрию». Тут он простился и, выходя из комнаты, с улыбкой сказал: «Я отправляюсь к королю за назначением меня кавалером, но не ордена Святого Михаила или Святого Духа». «Что же это может быть? — сказала Мадмуазель с улыбкой. — Во Франции нет других, кроме Мальтийского, но мне кажется, что вы не о нем помышляете».[276] «Вы правы, Ваше Королевское Высочество, — сказал господин де Лозен, остановившись в дверях, чтобы ответить, — назначение, о котором я буду просить короля, мне бесконечно более дорого и приятно, чем все перечисленное Вашим Королевским Высочеством». «И каково оно, — спросила Мадмуазель, приблизившись к нему и продолжая улыбаться, — можно ли узнать?» «Поскольку я намерен его получить, — сказал наш граф, — то Ваше Высочество будет первой, кому я его сообщу». «Значит, сударь, я вскоре увижу вас снова?» «Да, Мадмуазель, раньше, чем вы думаете, и с добрыми вестями». И, отвесив глубокий поклон, он прямо отправился к королю, у которого, после многих речей, спросил, не поедет ли во Фландрию Мадмуазель; король отвечал: если захочет. «Государь, — продолжал влюбленный граф, — вы знаете, что принцы и в особенности принцессы крови не путешествуют без приказа; так что Мадмуазель и в голову не придет двинуться с места, меж тем важно, чтобы она сопровождала королеву. При Дворе нет никого, чье присутствие приносило бы больше чести Вашему Величеству своим блеском и великолепием, и благодаря ее рангу первой принцессы крови, и благодаря ее состоянию, и в силу многих других причин. Поэтому пусть Ваше Величество соблаговолит рассудить: важно, чтобы Мадмуазель не расставалась с королевой, которой, без сомнения, будет неловко в этой поездке без принцессы. Я знаю, государь, что Мадмуазель сама не станет ничего решать из глубочайшего почтения к Вашему Величеству. Будет неприятно, если ей придется отправиться в путь, не имея времени, необходимого для особ ее звания, чтобы должным образом подготовиться, ибо, без сомнения, все должно быть соразмерно ее сану и стремлению полностью отвечать желаниям Вашего Величества. Поэтому, государь, если бы вы сообщили ей свое повеление, — а я совершенно убежден в покорности, с которой она всегда склоняется перед вашей волей, — то она примет его с радостью; решусь даже предположить, что, если Ваше Величество появится во Фландрии без принцессы, она будет безутешна, столь велика ее преданность вашим интересам». «Ну так ступайте и скажите ей, — сказал король, — что я прошу ее приготовиться сопровождать королеву и что я буду ей признателен». Тут повторять дважды не пришлось; господин де Лозен, видя, что его намерения так счастливо исполняются, тут же исчез, не задержавшись ни на секунду; он отправился к принцессе, которая, увидев его входящим в ее покои с веселым лицом, на котором читалось удовлетворение, сказала ему: «Вот и вы, сударь: по-видимому, вы получили от короля, что хотели». «Это правда, Мадмуазель, — отвечал господин де Лозен, отвесив глубокий поклон и подойдя чуть ближе, — меня только что посвятили в рыцари, я исполнил утреннее обещание и получил свой первый приказ». «Так мы его наконец услышим?» — сказала Мадмуазель, смеясь и, без сомнения, догадываясь, о чем речь. «Да, Мадмуазель, — отвечал он, — я изложу его в немногих словах. Если угодно Вашему Королевскому Высочеству, то вы можете готовить боевые доспехи: король, имея намерение окончательно покорить фламандцев, решил атаковать их оружием, которому они не смогут противостоять. Именно за этим Его Величество предпринимает эту поездку, о которой я имел честь говорить вам утром. А поскольку за время последней кампании во вражеских землях он распространил свои завоевания на несколько новых провинций, то решил не покидать их, пока не станет там полным господином, и я получил от Его Величества повеление, чтобы вы готовились его сопровождать, ибо Ваше Королевское Высочество будет его решающей силой: я послан просить вас не оставлять его в столь великом и важном деле». Наш влюбленный граф объяснялся так приятно, что не было ничего очаровательней его речей, и Мадмуазель, которой они доставляли заметное удовольствие, слушала с отменным вниманием. Но, желая знать, к чему приведет эта галантность, ибо она прекрасно видела, что все это измышления господина де Лозена, она спросила: «Что вы имеете в виду, сударь, когда толкуете о войне? И разве королю была бы во мне нужда, если бы он задумал воевать? На такую службу более пригодны вы сами, ибо это — ваше ремесло». «О нет, Мадмуазель, — отвечал господин де Лозен, — ибо король желает атаковать этот народ отнюдь не шпагами и мушкетами; он хочет воспользоваться оружием более нежным, но куда более опасным: великим блеском и величием своего двора король хочет поразить умы, от природы любопытные до всего необычного. А коль скоро в Вашем Королевском Высочестве больше притягательности, чем во всех нас, вместе взятых, то от вас он ждет и большей помощи. Да, Мадмуазель, скажу, что воистину лишь вы умеете завоевывать приятностью не только самые грубые умы, но целый свет. Достаточно сказать, что величайший в мире король избирает вас главным и прекраснейшим оружием, которое должно упрочить уже свершенные завоевания и облегчить будущие, еще более великие. И если Ваше Королевское Высочество надеялись, что ваш почет может быть умножен извне, чем-то не от вас самой исходящим, то высокое уважение, проявляемое каждый день нашим славным и непобедимым монархом к вашим достоинствам, делает их еще более ценными, нежели любая неописуемая красота и приятность». «Что означает, — сказала Мадмуазель, — что господин де Лозен — человек, лучше всех в мире умеющий по любому поводу придумать нечто удивительно галантное; и сколько бы я ни просила меня от этого избавить, его острый ум не может себя к тому принудить. Возможно ли, что во всем мире есть лишь один Лозен, способный на столь редкую изобретательность, единственный, кто может похвалиться речами самыми прекрасными и изысканными, достойными беседы самых лучших умов нашего века? Что до меня, — продолжала она, — то я не понимаю, откуда вы берете все это, и не могу не удивляться новизне, которую вы выявляете во всем». «Совсем не сложно произносить и говорить красивые вещи, — подхватил господин де Лозен, — когда имеешь счастье видеть, с каким блеском они отражаются в Вашем Королевском Высочестве! Когда имеешь честь с вами беседовать, то легко и почетно превращаться в ученого!» «Оставим это, я знаю, что мне вас не обыграть, так что скажите, что вам сказал король». «Король просит вас, Мадмуазель, — продолжал господин де Лозен, — приготовиться отправиться вместе с королевой; и просит очень настойчиво. Я знаю, что требовалось повеление, дабы вы не остались здесь, — сказал он, улыбаясь и весьма радостно, — ибо мне было бы тяжело, а то и невыносимо сохранять душевное спокойствие, не имея возможности в любой момент вам засвидетельствовать свое покорнейшее почтение. И я буду всю жизнь благословлять тот момент, когда мне посчастливилось сделать так, чтобы двор не уехал без вас. Да, Мадмуазель, я трудился со всей горячностью и прилежанием, ибо моя должность и строгие обязанности требуют, чтобы я повсюду следовал за королем; и, когда бы Ваше Королевское Высочество остались здесь, быть вынужденным удалиться от места, где вы пребываете, для меня означало бы разорваться надвое. Тысячу раз прошу прощения, Мадмуазель, если я изъясняюсь слишком вольно и действовал без вашего дозволения, но я думал, что, служа самому себе, я вас не оскорблю и что вы не будете против поездки вместе с королем, который вас нежно любит и часто давал мне это понять своими искренними и страстными речами». «Я отнюдь не сержусь, — отвечала красавица, — напротив, я хочу вас поблагодарить, ибо это мне весьма приятно. Говоря откровенно, безразличие, которое я выказывала этим утром по поводу путешествия, отчасти было призвано выявить, так ли близко к сердцу вы принимаете мои интересы, как говорите, и как легко сможете вы меня оставить; ибо я знала, что, обладая привязанностью, которую вы уже давно мне выказываете, и вашим умом, вы обязательно что-нибудь предпримете по этому поводу; и я даже убедила себя, что вы возьметесь за дело всерьез и, имея более других свободный вход к королю, сможете добиться успеха; не знаю, смогла ли бы я вас когда-нибудь простить, если бы вы поступили иначе. Так что я вас благодарю, и помните, что я никогда не забуду оказанную услугу, чему вы увидите доказательства раньше, чем рассчитываете, которые вас удивят, и вы поймете, что вверили себя не самой неблагодарной особе, а той, что, быть может, заслуживает даже больших забот, чем вы ей рассыпаете».