Она припарковала свою «импалу» у обочины тротуара на тускло освещенной улице. Работать она вызвалась в вечерние часы, стараясь как можно реже сталкиваться с Мейерсом и занимаясь в основном уборкой и хлопотами по кухне. Тут-то она и сблизилась с Элизабет. Поздними вечерами бедняжка бродила по коридорам, точно призрак в замке, и большого ума не требовалось, чтобы понять, почему так происходит. Если женщина, вместо того чтобы лечь в постель с мужем, бродит по коридорам, значит, брак ее не из удачных. На сердце у нее было тяжело, и так же тяжела, видать, была рука ее мужа. Кармен частенько приносила ей в кабинет по вечерам кусочек пирога, а там, слово за слово, и завязалась дружба. Элизабет стала ей заместо дочери, которой не дал ей Господь. О чем только они не говорили с ней, как и положено матери с дочерью, — говорили о детях, о мужчинах, о сексе, о кулинарии. Не сразу, но Элизабет призналась ей, что муж ее побивает. Кармен эта тема была не чужда. Ее муженек тоже, было дело, как-то поднял на нее руку, правда, всего лишь однажды. Она разбудила его потом от мертвецкого сна, приставила к его горлу кухонный нож и дала ему ясно понять, что если он хочет отныне спать спокойно по ночам, пусть не смеет даже пальцем ее тронуть. Он и не тронул. И смылся.

Дюпри перешла улицу, освещенную редкими, то тут, то там, фонарями, многие из которых не горели уже с год, если не больше. Несмотря на поздний час, на бетонном пятачке напротив ее дома толклась стайка парней — юноши были возбуждены и разговаривали очень громко. Кармен уловила сладковатый душок марихуаны, но компания эта ее не тревожила. Она знала матерей этих юношей, и если б мальчишки стали ее задирать и вообще проявили бы к ней неуважение, она сумела бы их отбрить.

В первый же раз, когда Элизабет Мейерс обратилась к ней, Дюпри не стала колебаться. Не ее дело встревать, если молодая женщина выбрала, что ей делать и с кем. Единственное, что знала Кармен, — это то, что бедняжку это возвращает к жизни и, значит, риск оправдан. Каждому в жизни требуется хоть немного счастья. Ее мать говаривала, бывало, что жизнь пройдет — моргнуть не успеешь. А второй раз удача может и не улыбнуться. Кармен ли не знать этого.

Уже возле самого входа в свой дешевый стандартный коттедж Дюпри услышала приближающийся гул их автомобилей и визг шин. Она увидела, как за угол заворачивает и во весь дух мчится к бетонной площадке вереница машин. Молодых людей как ветром сдуло — они разлетелись в разные стороны, как вспугнутые птицы. Полицейские здесь были частыми гостями. Но люди, выскочившие из машин и бросившиеся через площадку к железной ограде, были одеты в штатское. Они не были полицейскими. Кармен ожидала их, оставаясь на месте. Она не дрогнула.

В окнах соседних домов зажигался свет. Полиция в этих местах была не в диковинку, как не в диковинку были шум и смятение, которые вызывал ее приезд. В окнах сейчас появятся люди, и каждый будет гадать, не его ли брату или мужу предстоит сейчас отправиться за решетку. Но на этот раз в окнах увидели, что белые полицейские взяли в кружок не чернокожего парня. На этот раз они увидели Кармен в окружении четырех белых мужчин в темных костюмах; мужчины направляли на Кармен оружие; мужчин этих Кармен отлично знала, но сейчас они кричали на нее, приказывая лечь на землю и показать, что у нее в руках.

— Знаете, джентльмены, — подбоченившись, сказала Кармен, — ложиться на холодную землю мне вовсе не по вкусу. А если вы желаете меня пристрелить, то, пожалуйста, — стреляйте, пусть видит Господь и все вокруг. А что до моей работы, то передайте мистеру Мейерсу, что я всегда-то его недолюбливала, и пусть убирается к дьяволу, разрази меня гром, если стану продолжать служить у него! Вот так. А свой проклятый пирог пусть сам себе печет!

— Я помню момент, когда увидела его тогда в юридической школе. — Элизабет сидела в кресле возле окна. — Даже вид его заставил меня улыбнуться, я почувствовала радость, равную которой не знала уже долгое время. Он был по-прежнему такой живой, жизнерадостный. После заседания я воспользовалась каким-то предлогом, чтобы позвонить ему. Как я говорила, я уже тогда чувствовала, что ничего хорошего из этого не выйдет, что это невозможно, но мне хотелось с ним говорить и говорить. Он никогда не отказывался от разговоров со мной, так что я имела основания думать, что его чувства сходны с моими. Десятиминутные разговоры растягивались на целый час. Потом они превратились в двухчасовые. Я стала волноваться, какими будут счета и что на счетах этих будет повторяться один и тот же номер. Уверена, что Роберт контролировал мои звонки.

Потом, во время одной из таких бесед, мы обсудили, как бы встретиться. Роберт находился тогда в столице, и я была уверена, что ему и в голову не придет заподозрить меня в подобном проступке. Его самомнение давало мне шанс.

— Но как вы могли выбраться из дома, чтобы вас не увидели? Я читала, что в доме действует надежная система охраны и муж ваш держит целый штат личных охранников.

— Первоначально я просила своего шофера отвезти меня в юридическую школу. Никто не знал, что там работает Джеймс. Я объявила, что езжу туда встретиться со старой подругой. Когда ссылаться на это было бы уже подозрительно, я стала запираться у себя в кабинете и по потайной лестнице спускаться в раздевалку для прислуги. Моя задушевная подруга вывозила меня из дома в своей машине под ворохом пальто. В машине я держала парик, солнечные очки и куртку. Кроме того, в моем распоряжении была и форменная одежда горничных. Утром подруга подвозила меня, и я возвращалась в дом.

Дана глядела на нее в полном изумлении. Адамс опять залилась слезами.

— Я вынуждена была скрываться, как вор, прятаться в машине, чтобы увидеться с ним. Оба мы знали, что это не может длиться вечно, но прекратить наши свидания для обоих было бы невыносимо, и я убаюкивала себя надеждой, что, может быть… как-нибудь… словом, не знаю. Это было наивно, но бывали дни, когда только эта надежда способна была заставить меня утром пробудиться и встать с постели. Джеймс давал мне надежду. Потом он сказал, что что-нибудь придумает.

— Как обнаружил все ваш муж?

— Когда стало очевидно, что Роберт будет баллотироваться в президенты, Бутер активизировался. Это было плохо. Я решила, что он что-то подозревает. И я сказала Джеймсу, что не смогу больше с ним видеться. Мы договорились встретиться в последний раз, чтобы проститься. В тот вечер я принарядилась для него, надела серьги. Мы устроили ужин при свечах, сидели вот здесь, возле окна, и потом до утра не разжимали объятий. Выходить из дома утром было для меня настоящей мукой. Но вы же понимаете, что ни он, ни я ничего не могли изменить. Как и я сейчас.

— Так почему же вы здесь, Элизабет? Зачем попросили меня о встрече?

Адамс взглянула на нее так, словно вопрос этот был для нее неожиданным или же ответ — слишком очевидным.

— Потому что считала, что вы заслуживаете объяснения. Что вы должны знать. Ведь вы же за этим явились в «Фермонт», не так ли? Потому что хотели знать, что произошло, да?

Дана покачала головой:

— Что произошло, я уже знала. А в отель я явилась, потому что нуждалась в вашей помощи.