Я снова двинулся вперёд, остановившись, как только стало возможным заглянуть на другую сторону подъёма. Я уже успел повидать странные вещи в этом другом мире, но ничего более странного, чем ребёнок, сидящий в пыли и держащий сверчка за ноги. Сверчок был крупнее, чем все виденные мною раньше, и красный, а не чёрный. В другой руке ребёнок держал что-то похожее на кинжал с коротким лезвием и треснувшей рукоятью, перевязанной бечёвкой.

Мальчик был слишком поглощён своим занятием, чтобы заметить нас. Он ткнул сверчка лезвием в брюшко, потекла маленькая струйка крови. До этого момента я не знал, что у сверчков есть кровь. На земле виднелись капли крови, и это говорило о том, что паренёк занимался своим нехорошим делом уже некоторое время.

– Тебе нравится, дорогой? – Сверчок попытался отпрыгнуть, но из-за того, что его задние ноги были сжаты, мальчик легко притянул его назад. – Может, немножко воткнуть тебе в…

Радар залаяла. Мальчик обернулся, не выпуская из руки задние ноги сверчка, и я увидел, что это не мальчик, а карлик. Старый карлик. Седые волосы клочьями спадали на его щёки. Лицо покрывали морщины, вокруг рта они были такими глубокими, что делали его похожим на куклу чревовещателя, которую могла бы использовать Лия (если бы не притворялась, будто лошадь умеет говорить). На его лице не было следов «плавления», но кожа имела цвет глины. И карлик всё равно напоминал мне Полли, отчасти потому, что был коротышкой, но в основном из-за ехидства в лице. Плюс то, чем он развлекался, – я легко мог представить себе, как он убивает старого хромого ювелира.

– Кто ты? – спросил он без страха, потому что я был далеко и стоял на фоне неба. Моё оружие он пока не видел.

– Что ты делаешь?

– Я поймал этого чертяку. Он был быстр, но старый Питеркин быстрее. Хочу выяснить, чувствует ли он боль. Ох как хочу.

Он снова кольнул сверчка, в этот раз между двумя чешуйками его панциря. Красный сверчок истекал кровью и барахтался. Я начал спускать тележку вниз по склону. Радар снова залаяла. Она всё ещё стояла, положив лапы на передний бортик тележки.

– Обуздай свою собаку, сынок. На твоём месте я бы так и сделал. Если она приблизится ко мне, я перережу ей горло.

Я опустил ручки и впервые достал из кобуры 45-ый мистера Боудича.

– Ты не порежешь ни её, ни меня. Перестань. Отпусти его.

Карлик – Питеркин – рассматривал револьвер скорее с недоумением, чем со страхом.

– Чего бы вдруг ты такое говоришь? Я просто хочу немного повеселиться в мире, где почти не осталось веселья.

– Ты пытаешь его.

Питеркин казался изумлённым.

– Пытаю, говоришь? Пытаю? О, ну ты и идиот, это же проклятый жукан. Пытка не относится к жукану! И вообще какое тебе дело?

Мне было дело, потому что смотреть, как он держит насекомое за ноги, за единственное средство побега, пока тычет его ножом, было отвратительно и жестоко.

– Я не стану повторять.

Он засмеялся и его смех тоже немного походил на Полли с его «ха-ха».

– Застрелишь меня из-за жукана? Я не думаю…

Я прицелился выше и левее и нажал на спусковой крючок. Выстрел был намного громче, чем в сарае мистера Боудича. Радар залаяла. Карлик дёрнулся от неожиданности и выпустил сверчка. Тот упрыгал в траву, но как-то кособоко. Проклятый коротышка искалечил его. Всего лишь жукан, но это не значило, что Питеркин мог так поступать. Да и много ли тут было красных сверчков? Я видел только этого. Должно быть, они такая же редкость, как олени-альбиносы.

Карлик встал и отряхнул свои ярко-зелёные бриджи. Он откинул назад растрёпанные седые патлы, как пианист, готовящийся к своему генеральному концерту. Несмотря на свинцовый цвет кожи, он выглядел вполне бодрым. И хотя он никогда не выступал в «Американ Айдол», его голос звучал живее, чем у большинства людей, которых я встретил за последние сутки, а лицо было настоящим, с различимыми чертами. Если не считать того, что он карлик («Никогда не называй их гномами», как-то раз сказал мне отец) и дерьмового цвета лица, которому не помешала бы доза «Отецлы», он казался вполне нормальным.

– А ты я вижу нервный малый, – сказал он, глядя на меня с отвращением, и, может быть (на что я надеялся), с лёгким намёком на страх. – Так что я, пожалуй, пойду своей дорогой, а ты поди своей.

– Звучит отлично, но я хочу спросить тебя кое о чём, прежде чем мы расстанемся. Почему у тебя более-менее нормальное лицо, а у многих других становится всё уродливей?

Не то чтобы карлик сам был парнем с картинки, и вопрос этот звучал грубо, но если вы не можете нагрубить тому, кто ловит и пытает гигантских сверчков, кому тогда можете?

– Может быть, потому, что боги, если ты в них веришь, уже сыграли со мной шутку. Откуда такому большому парню знать, каково это быть маленьким, как я, в котором нет даже пары дюжин ладоней от головы до пят? – В его голосе появились жалобные нотки, тон человека, у которого – на языке АА – на заднице отпечаталось кольцо от сидения на горшке жалости.

Я потёр кончиками большого и указательного пальцев.

– Видишь? Это самая маленькая скрипка в мире и она играет «Сердце, которое качает пурпурную мочу для тебя». – И «моча» было произнесено идеально, заметил я.

Он нахмурился.

– А?

– Не бери в голову. Это маленькая шутка. Чтобы повеселить тебя.

– Пойду-ка я, если ты не возражаешь.

– Иди, но мы с собакой будем чувствовать себя лучше, если перед уходом ты уберёшь свой нож.

– Думаешь, что если ты один из цельных, ты лучше меня, – сказал коротышка. – Увидишь, что они делают с такими, как ты, когда поймают тебя.

– Кто поймает?

– Ночные стражи.

– Кто они и что они делают с такими, как я?

Он усмехнулся.

– Не бери в голову. Я просто надеюсь, что ты сможешь дать им отпор, хотя сомневаюсь. С одной стороны, ты кажешься сильным, но думаю, ты мягкий внутри. Так бывает, когда людям не приходится бороться. Вы не часто пропускали завтраки, да, сэр?

– Вы всё ещё держите нож, мистер Питеркин. Убери, или я заставлю тебя бросить его.

Карлик засунул нож за пояс – я надеялся,