– Прелестная фея в прелестном уголке, мисс Мэйбл! – услышала она вдруг голос Мюра, неожиданно выросшего рядом. – И я не ошибусь, если скажу, что красивейшая здесь все-таки вы!

– Я не стану утверждать, мистер Мюр, что не люблю слушать комплименты, вы все равно мне не поверите, – с живостью ответила Мэйбл, – но если вы соблаговолите побеседовать со мной о чем-нибудь другом, то убедитесь, что у меня хватит ума обсуждать и более серьезные предметы.

– Что вы, Мэйбл, я знаю, ваш ум отполирован, как дуло солдатского мушкета, а ваши речи даже слишком изысканны и мудры для бедного горемыки, который, вместо того чтобы пополнять свое образование, вот уже четыре года обречен тянуть лямку на этой далекой границе. Но я полагаю, юная леди, вы не жалеете, что ваша очаровательная ножка снова ступила на твердую землю?

– Еще два часа назад я и сама так думала, мистер Мюр, но "Резвый" так красиво вырисовывается сейчас между деревьями и так легко плывет по озеру! Право, я почти жалею, что не нахожусь больше в числе его пассажиров!

И Мэйбл помахала в воздухе носовым платочком в ответ на приветствие Джаспера, не сводившего с нее глаз все время, пока белые паруса куттера величаво огибали остров и не исчезли за темной завесой листвы.

– Вот они и уплыли, но я не скажу, что с ними "уплыла радость моя", хотя желаю им благополучного возвращения, потому что без них мы рискуем застрять здесь на всю зиму. Есть, впрочем, и другая возможность – попасть в Квебекскую крепость34 . Этот Джаспер – Пресная Вода порядочный негодяй, в гарнизоне о нем имеются такие сведения, что даже слушать страшно. Ваш достойный батюшка и почти столь же достойный дядюшка тоже не слишком лестного мнения о нем.

– Мне очень больно слышать это, сэр, но я уверена, что время рассеет все их подозрения.

– О прелестная Мэйбл, если бы время рассеяло и мои подозрения, – вкрадчиво ответил квартирмейстер, – я не стал бы завидовать даже главнокомандующему.

Я думаю, что, когда я выйду в отставку, мое место безусловно займет сержант.

– Если мой отец достоин занять ваше место, – не без язвительности возразила девушка, – то я уверена, что шансы у вас обоих одинаковы, и вы с таким же успехом могли бы занять его место.

– Вот так шутка! Уж не хотите ли вы снизить меня в чине и превратить в простого солдата?

– Да нет, сэр, я вовсе не думала о военных чинах, когда вы говорили о своей отставке. Мысли мои более эгоистичны, я думала о том, как вы мне напоминаете моего дорогого батюшку вашим опытом и мудростью, и о том, что вы вполне достойны занять такое же место главы семьи.

– Только место новобрачного, прелестная Мэйбл, но никак не отца или почтенного главы семьи. Я догадываюсь, куда вы клоните, и меня забавляют ваши реплики и блеск вашего остроумия! Мне нравится остроумие в молодых девушках, если только оно не доходит до дерзости… А Следопыт, говоря по правде, большой чудак!

– О нем надо говорить либо правду, либо ничего. Следопыт мой друг, преданный друг, мистер Мюр, и я не потерплю, чтобы при мне говорили о нем дурно.

– Я не хочу сказать о нем ничего дурного, уверяю вас, Мэйбл. Но в то же время сомневаюсь, можно ли сказать о нем что-нибудь хорошее.

– Он, например, лучший стрелок на границе, – улыбаясь, возразила Мэйбл, – уж вы-то не сможете отрицать это!

– Я не намерен оспаривать его подвигов по этой части, но ведь он невежествен, как мохок.

– Да, он не знает латыни, зато он лучше всех здесь владеет языком ирокезов, а этот язык на границе куда нужней, чем латынь.

– Если бы сам Лунди спросил меня, чем я больше восхищаюсь – вашей красотой или умом, прелестная и лукавая Мэйбл, я, право, затруднился бы в ответе. Меня восхищает равно и то и другое, и если в эту минуту я готов отдать пальму первенства красоте, то уже через минуту я готов преклониться перед тонким умом. Ах, покойная миссис Мюр была точно такая же, как вы!

– Вы хотите сказать – последняя миссис Мюр? – спросила Мэйбл, с самым невинным видом поглядывая на своего собеседника.

– Что вы, что вы! Все это сплетни Следопыта! Я вижу, этот бродяга уже успел наговорить вам, будто я был два раза женат!

– В таком случае, сэр, он ошибся в счете: ведь всем, кому известно, что вы имели несчастье быть женатым; увы, четыре раза!

– Только три, это так же верно, как то, что меня зовут Дэйвид Мюр! Четвертая жена – это плод злословия. Верней, она пока еще in petto, как говорят в Риме, а это на языке любви, дорогая моя, означает – в сердце.

– Ах, как я рада, что не я четвертая in petto или еще где-нибудь. У меня нет никакого желания оказаться "плодом злословия"!

– Не бойтесь, обворожительная Мэйбл! Лишь пожелайте стать четвертой, и все другие будут забыты, а ваша редкая красота и ваш ум возвысят вас до уровня первой. Не беспокойтесь, вы никогда и нигде не будете четвертой!

– Ваше утверждение несколько ободряет меня, мистер Мюр, – рассмеялась Мэйбл в ответ, – что бы я ни думала о прочих ваших уверениях. Но, признаюсь, я предпочитаю быть четвертой среди красавиц, чем четвертой среди жен!

С этими словами Мэйбл упорхнула, предоставив квартирмейстеру в одиночестве переживать свое поражение. Ей пришлось пустить в ход чисто женские средства защиты против лейтенанта Мюра: надо было дать отпор чересчур назойливым любезностям этого вздыхателя, кроме того, ее оскорбляли его обидные намеки по адресу Джаспера и Следопыта. Живая и насмешливая от природы, она вместе с тем никогда не бывала резка, но тут обстоятельства заставили ее принять более решительный тон, чем обычно. Покинув своего собеседника, она была уверена, что наконец избавилась от его ухаживаний, которые не вызывали в ней никакого сочувствия, наоборот – были ей несносны. Но не таков был Дэйвид Мюр; он привык уже к тому, что не умеет успеха у женщин, но был слишком настойчив, чтобы приходить от этого в отчаяние. Проводив Мэйбл нескрываемо злобным и наглым взглядом, он стоял и раздумывал; тут к нему неслышно подошел Следопыт.

– Ничего не выйдет, квартирмейстер, ничего не выйдет! – начал проводник, смеясь своим беззвучным смехом. – Она молода и резва, не такие у вас проворные ноги, чтобы догнать ее. Поговаривают, будто вы ходите за нею по пятам, да только в ногу никак не попадете!

– А я то же самое слышал о вас, любезный, хотя трудно поверить, чтобы у вас хватило на это самонадеянности.

– Боюсь, что вы правы, да, я этого боюсь; как подумаю о себе – что я такое, как мало я знаю и как сурова моя жизнь, то сам понимаю, что бессмысленно питать надежду, будто такая ученая, такая веселая, добрая и нежная…

– ..и красивая, не забудьте добавить, – грубо прервал его Мюр.

– Да, да, и красивая, – кротко и смиренно согласился проводник. – Конечно, я должен был вспомнить и о красоте, когда перечислял все ее достоинства, потому что молодая лань, когда она еще только учится прыгать, не так радует глаз охотника, как Мэйбл радует мой взор. Я в самом деле боюсь, что все мои мечты о ней несбыточны и самонадеянны.