Однако не все время, подумал Артур. Он что-то недопонимал в этом деле, что-то, связанное с этим визитом полиции.

— Сэр Артур (миссис Идалджи, худенькая, беловолосая с тихим голосом), можно мне сказать две вещи? Во-первых, как приятно услышать в этих местах шотландский голос. Я правильно распознала Эдинбург?

— Совершенно верно, сударыня.

— Вторая касается моего сына. Вы ведь встретились с Джорджем.

— И он произвел на меня большое впечатление. Я мог бы назвать многих и многих, кто не сохранил бы такую крепость духа и тела после трех лет в Льюисе и Портленде. Он делает вам честь.

Миссис Идалджи светло улыбнулась этому комплименту.

— Больше всего Джордж хотел бы получить возможность вернуться к своим занятиям солиситора. Он никогда ничего другого не хотел. Возможно, из-за этого ему сейчас тяжелее, чем было в тюрьме. Тогда все было ясным. А сейчас он в подвешенном состоянии. Его не могут вернуть в список, пока с его имени не будет смыто пятно.

Ничто не могло бы гальванизировать Артура сильнее, чем просьба, произнесенная кротким пожилым шотландским голосом.

— Будьте спокойны, сударыня. Я намереваюсь поднять колоссальный шум. Я намерен поднять бучу. Кое-кто лишится сна к тому времени, когда я покончу с ними.

Но, видимо, миссис Идалджи предпочла бы получить не это обещание.

— Я так и полагала, сэр Артур, и мы благодарны вам за это. Но я говорила о другом. Джордж, как вы заметили, мальчик, вернее, молодой человек, наделенный стойкостью. Правду сказать, его стойкость удивила нас обоих. Мы считали его более слабым. Он твердо решил опровергнуть эту несправедливость. Но это все, чего он хочет. Он меньше всего хочет привлечь внимание к себе. Он меньше всего хочет стать борцом за какое-то дело. Он ничего не представляет. Он хочет вернуться к работе. Он хочет самой обычной жизни.

— Он хотел бы жениться, — добавила дочь, до тех пор хранившая полное молчание.

— Мод! — В голосе священника было больше удивления, чем попрека. — Как так? С каких пор? Шарлотта, ты что-нибудь про это знала?

— Папа, не волнуйтесь. Я хотела сказать, что он думает о браке в общем смысле.

— В общем смысле, — повторил священник. Он посмотрел на своего именитого гостя. — Вы полагаете, это возможно, сэр Артур?

— Сам я, — ответил Артур со смешком, — был женат вполне конкретно. Это единственная известная мне система, и я порекомендовал бы именно ее.

— В таком случае, — и тут священник улыбнулся в первый раз, — мы должны запретить Джорджу вступить в брак в общем смысле.

Вернувшись в отель «Императорская фамилия», Артур и его секретарь съели поздний ужин и удалились в пустую курительную. Артур разжег свою трубку и следил, как Вуд закуривает сигарету дешевого сорта.

— Прекрасная семья, — сказал сэр Артур. — Скромная. Внушающая уважение.

— Вполне.

Артура вдруг охватило дурное предчувствие, порожденное словами миссис Идалджи. Что, если их появление на сцене породит новые преследования? В конце-то концов, Сатана, Бог Сатана, все еще без помех натачивает и свое перо, и свой изогнутый инструмент с вогнутыми сторонами. Бог Сатана — насколько особо отталкивающими становятся извращения утвердившейся религии, едва она вступает в свой неизбежный упадок. Чем быстрее все здание будет снесено, тем лучше.

— Вуди, позвольте мне использовать вас как резонатор. — Он не подождал ответа, но его секретарь не думал, что ответ требуется. — В этом деле есть три аспекта, которые мне пока непонятны. Пропуски, которые необходимо заполнить. И первый: почему Энсон ополчился против Джорджа Идалджи? Вы видели его письма священнику. Угрожавшие тюрьмой школьнику.

— Разумеется.

— Он аристократ. Я навел о нем справки. Второй сын второго графа Личфилда. Служил в королевской артиллерии. Главный констебль с восьмидесятого. Почему такой человек написал такое письмо?

Вуд только прокашлялся.

— Ну?

— Я не следователь, сэр Артур. Я слышал, как вы говорили, что в детективных сложностях необходимо исключить невозможное, и то, что останется, каким бы неправдоподобным оно ни казалось, должно быть правдой.

— Не моя собственная формула, увы. Но я ее поддерживаю.

— Вот почему из меня не вышел бы следователь. Если мне задают вопрос, я просто подыскиваю наиболее очевидный ответ.

— И каким же будет ваш очевидный ответ в деле капитана Энсона и Джорджа Идалджи?

— Что он не любит цветных.

— Да, это действительно совершенно очевидно, Альфред. Настолько очевидно, что не может быть причиной. Каковы бы ни были его недостатки, Энсон — английский джентльмен и главный констебль.

— Я ведь сказал вам, что я не следователь.

— Не будем так скоро отбрасывать надежду. Посмотрим, как вы заполните мой второй пропуск. А именно. Если отбросить ранний эпизод со служанкой, преследования Идалджи вспыхивали дважды. В первый раз с девяносто второго года до самого начала девяносто шестого. Они интенсивны и нарастают. И внезапно прекращаются. Семь лет ничего не происходит. Затем они начинаются вновь, и распорота первая лошадь. В феврале девятьсот третьего года. Почему этот перерыв? Вот чего я не понимаю, почему такой перерыв. Следователь Вуд, какова ваша точка зрения?

Секретарю эта игра пришлась не слишком по вкусу: она явно велась так, что он мог только проиграть.

— Ну, возможно, потому, что истинного виновника там не было.

— Где?

— В Уайрли.

— А где же он был?

— Уехал.

— Куда?

— Я не знаю, сэр Артур. Возможно, сидел в тюрьме. Возможно, перебрался в Бирмингем. Возможно, ушел в море.

— Сомневаюсь. Опять-таки слишком уж очевидно. Жители в округе это заметили бы. Пошли бы разговоры.

— Идалджи указали, что не слушают сплетен.

— Гм… Посмотрим, не слушает ли их Гарри Чарльзуорт. Ну и третий непонятный мне момент — волоски на одежде. Если бы нам удалось исключить здесь очевидное…

— Благодарю вас, сэр Артур.

— Бога ради, Вуди, не обижайтесь. Вы слишком полезны, чтобы вдруг обижаться.

Вуд подумал, что всегда питал сочувствие к вымышленному доктору Ватсону.

— Так в чем проблема, сэр?

— Проблема вот в чем. Полиция осмотрела одежду Джорджа в доме священника и объявила, что на ней есть волоски. Священник, его жена и дочь осмотрели ту же одежду и сказали, что никаких волосков на ней нет. Полицейский врач, доктор Баттер — а полицейские врачи, по моему опыту, крайне скрупулезны, — показал, что он нашел двадцать девять волосков «подобных по длине, цвету и структуре» волоскам зарезанного пони. Явное противоречие. Решились ли Идалджи на клятвопреступление, чтобы защитить Джорджа? Видимо, так сочли присяжные. Джордж объяснил, что мог облокотиться о калитку луга, на котором паслись коровы. Меня не удивляет, что присяжные ему не поверили. Это смахивает на показание, подсказанное паникой, а не на описание действительного случая. К тому же все равно его близкие остаются клятвопреступниками. Если на одежде были волоски, они их видели, верно?