Из окна, выходившего во внутренний двор, Цугель увидел Германа Хайнца. Теперь он изучил все его маниакальные привычки. План был готов, предусмотрены пути отступления.

Большой ошибкой было считать Цугеля глупой пешкой, грошовым исполнителем. Фон Макензен, этот омерзительный толстяк, который прекрасно устроился в Риме как посол рейха, его просто использовал, это ясно. Если бы Хайнц играл честно, они оба получили бы благодарность от рейхсфюрера, а может быть, и от самого Гитлера. Его оставили в живых, несмотря на то что он много знал, и никто не вспомнит о скромном офицере по имени Вильгельм Цугель. Если же Хайнц предатель… то его никак не заставишь себя разоблачить. Тем более стоило рискнуть и выжать максимум выгоды из ситуации. Он уже убивал, для него это вещь обычная, а в определенные моменты его это даже забавляло. За ним через границу Италии и Швейцарии тянется такой кровавый шлейф, что теперь вокруг него и так выжженная земля.

Германия стала опасной, гораздо опаснее Италии и Швейцарии. Но когда у тебя есть двести тысяч долларов, можешь ехать, куда захочешь, хоть в Америку. Ни больше ни меньше, чем рейх заплатил бы этому придурку Вольпе. Если такова цена книги, он ее запросит. Это будет всего лишь выкуп за некую вещь, которая кое для кого настолько ценна, что за нее заплачено многими жизнями. Он ошибся, надо было сразу действовать в одиночку, меньше было бы хлопот. Пришло время ужина, момент настал.

Он включил душ и до отказа повернул кран холодной воды, так, чтобы не возникла опасность, что напор ослабеет. Немецкая надежность — не более чем миф, как и все прочие, в которые он верил еще два дня назад. Раздевшись, он обернул себе бедра полотенцем. Если его застанут врасплох, он всегда сможет сказать, что, когда мылся, кончилась горячая вода. Цугель спустился по черной лестнице. Горничная увидела его почти голым и улыбнулась.

В другой раз, малышка, не сейчас.

Начиналась самая трудная часть плана. В полотенце он засунул «Беретту М35». Если его поймают с поличным, он выстрелит себе в висок.

Дверь в комнату Хайнца была приоткрыта. Оттуда лился слабый свет.

Это в его план не входило: почему Хайнц не в курилке вместе с остальными офицерами? Разве что оставил дверь открытой и не выключил свет… Цугель медленно подошел к двери и почувствовал, что начал замерзать. Особенно холодно было ногам на каменном полу. Из-за двери слышался шелест страниц. Он заглянул в щель и увидел, что Хайнц сидит за столом, развернутым к входу, и при свете лампы читает какие-то бумаги. Войти незамеченным не получится. Надо было разработать резервный план, но он этого не сделал. Улыбнувшись сам себе, он стянул с бедер полотенце, спрятав в него «беретту», и быстро вошел в комнату нагишом.

Герман Хайнц поднял голову, услышав звук, и вытаращил глаза. К нему приближался совершенно голый, крепко сложенный человек. У него пересохло в горле, и он вспыхнул до корней волос. Когда незнакомец обогнул стол и был уже в шаге от него, он узнал того самого лейтенанта, который передал ему книгу. Но тут голова Хайнца оказалась в руках Вильгельма, и он не успел сформулировать ни одной мысли, потому что перелом шейных позвонков погрузил его в вечную тьму.

Цугель обшарил ящик стола, надеясь, что ему повезет. Потом огляделся вокруг: если книга еще здесь, то лежит только в сейфе. Сейф он нашел сразу: плохо скрытый за занавеской старый «Герлих» с цифровой комбинацией. Открыть его не составило бы труда, но у Цугеля вспотели руки и прежде всего не было времени. Сердце билось так громко, что он даже не мог услышать тот слабый щелчок, который опытному уху говорит о смене цифр. Он посмотрел на часы: с тех пор как он вошел, прошло всего две минуты. Он постарался успокоиться, вытер руки и приложил ухо к холодному металлу сейфа. Один за другим, как челюсти жука-точильщика, три металлических зубца впились в гнезда так, как им не было положено: без ключа. Цугель повернул рукоятку, и сейф открылся. Внутри он увидел свою сумку. Книга все еще лежала в ней.

Вернувшись к столу и хорошенько обернув «беретту» полотенцем, он вложил ее в руку Хайнца и нажал на курок. Махровая ткань прекрасно заглушила выстрел. Затем он расстегнул брюки на трупе и вытащил наружу член. При тщательном осмотре у какого-нибудь честного медика и могут возникнуть сомнения, но чтобы избежать скандала, окончательным вердиктом, скорее всего, будет «самоубийство».

Никто не видел, как Цугель вернулся в свою комнату. Он выключил душ и оделся. Чемодан был уже собран, оставалось только положить туда пакет. Спокойно, с сигаретой в зубах, он спустился по лестнице. В зале первого этажа собрались офицеры в ожидании ужина. Дежурному охраннику, к которому все подходили, чтобы отдать какой-нибудь короткий приказ, он велел немедленно вывести машину. Он вышел из замка и прислушался. Если что-то и пошло не так, то всего на миг. Быстро приблизились зажженные фары. Из машины вылез солдат в форме отряда охраны и с нашивками капрала. Мотор он оставил включенным.

Отъезжая, Цугель в зеркало заднего вида бросил последний взгляд на замок и на свои мечты о славе.

Флоренция

Понедельник, 8 ноября 1938 г., и последующие дни

После дня и ночи, проведенных за рулем, Цугель подъехал к Флоренции. Он надеялся, что никогда больше сюда не вернется, но ситуация изменилась.

Однако лишняя осмотрительность не помешает. Рано или поздно в Вевельсбурге зададут себе вопрос, с чего это он вдруг так неожиданно уехал, да еще в тот самый вечер, когда покончил с собой Герман Хайнц. И если тот успел предупредить, что рукопись у него, что вполне возможно, то, не найдя документа, кто-нибудь решит, что тут замешан Цугель. Хотя вряд ли кто поймет мотив. Гестапо и СС достаточно быстро бросятся в погоню, чтобы вернуть себе книгу, и единственной возможностью от них уйти будет Америка, о которой мечтал Вольпе. Но будут нужны деньги, и де Мола их даст.

Он поселился в безымянном отеле, который облюбовали артисты, заплатил за неделю вперед, наголо сбрил себе волосы и брови. Это был единственный доступный ему способ маскировки. Доехав на трамвае до центра, он сошел на улице Торнабуони, в нескольких шагах от магазина де Мола, и представил себе, какое у того будет лицо, если он его узнает. Может, конечно, и напасть, но у Цугеля при себе был «люггер». Он не так удобен, как «беретта», зато обладает большей убедительностью.

А де Мола надо было убедить, что речь идет только о деловой стороне вопроса, а не о личных обидах. Хотя мог бы и поблагодарить Цугеля, что тот не застрелил его тогда в Лугано. Он не выстрелил, повинуясь интуиции, и оказался прав: кому бы иначе он теперь перепродал книгу? А если он встретит Вольпе? Ничего не изменится, если, конечно, Вольпе будет молчать.

Магазин никуда не делся, только вместо имени де Мола на вывеске было написано «Книжная академия». Уже у входа лейтенанта обволокли запахи старинной бумаги, клея и какой-то смолы.

— Добрый день.

Навстречу ему поднялся стриженный под бобрик человек с висевшими на шнурке очками. Лицо его было Цугелю незнакомо.