груди Риты, пытаясь услышать, как неистово стучит ее сердце, потому что мое норовило выпрыгнуть, сменить владельца. Наш мир вмиг сократился до двух людей, заставил повзрослеть, захотеть чего-то большего – совместного будущего.

– Рит, – прошептал я, поражаясь своим мыслям, которые собирался озвучить.

– Что? – тихонько промолвила она, гладя меня по волосам.

– Я хочу, чтобы у нас однажды появились дети. Как думаешь, мы справимся с этой ролью?

С минуту она молчала. И только сердцебиение выдавало взволнованность моей девушки. Может, я и говорил глупости, нам ведь было всего по восемнадцать, какие дети, когда сами еще не стоим крепко на ногах. Но сидя на этих качелях, обнимая Риту, я отчетливо осознал – она моя семья. И только с ней я хотел бы строить будущее, заводить детей, покупать дом, машину, путешествовать. Эта мысль так отчетливо вспыхнула, смутив и меня самого, что уж говорить о Марго.

– К-конечно, – шепнула Рита, заставляя трепетать каждую частичку в груди. А затем неожиданно обхватила мое лицо руками, наклонилась и поцеловала.

__ Дорогие читатели! Сегодня еще будет обнавление ночью, как обычно.)

Глава 55 - Рита

О том, что Витя бросил баскетбол, я узнала только в апреле, когда к нему внезапно подошел Кирилл и, скосив на меня взгляд, полный презрения, попросил вернуться в команду. Нет, я подозревала, конечно, что Шестаков либо пропускает тренировки, либо из-за ноги ему делают поблажки. Но чтобы настолько категорично изменилась ситуация, и подумать не могла. Тем более для Вити игра, мяч, команда – значили если не все, то многое.

Однако Шестаков отказался, он пожелал удачи ребятам и даже сказал, мол, придет обязательно за них болеть.

Я пыталась как-то расспросить, узнать причину, в конце концов, чувство вины никуда не ушло. Да только Витя отмахивался со словами, что у него в жизни сменились приоритеты, и теперь другие планы на будущее: юрфак или международные отношения, практика на фирме у отца, переезд. О переезде Витя говорил часто, словно не мог дождаться момента, когда мы будем жить под одной крышей.

С одной стороны, я понимала, почему ему не терпится: между нами сохранялась определённая дистанция, которую мы не нарушали. С другой же, закрадывались мысли, что вся эта натянутая ситуация между ребятами, командой и отказ от баскетбола непосредственно связаны с той игрой, на которую Витя не попал по моей вине.

Но Шестаков продолжал убеждать меня в том, что все это глупости. Якобы он повзрослел, а с Кириллом они просто повздорили на одной из тренировок, поэтому теперь общаются сквозь зубы.

В конце концов, я и сама как-то отпустила тревогу, переживания, тем более на носу были сначала пробные экзамены, к которым нужно было готовиться, а там и настоящие. Хорошо еще, дома отец ходил спокойным. Это было удивительно, но тут спасибо маме, она ему внушила, что у дочки внеклассные занятия, подготовка к поступлению. Плюс в мае нам сообщили о точной дате операции для Матвея, там уже родителям не до меня было.

Они собирали документы, то и дело бегали в клинику, сдавали анализы, какие-то карточки заполняли. Мать жутко нервничала, срывалась постоянно на отца, охала, ахала, все-таки никто точных гарантий на успешный результат не давал. Я тоже переживала за брата, но старалась держать эмоции в себе. Никому не говорила, даже Вите. Хотя, что уж там, Шестаков в принципе не знал о Матвее, он полагал у нас в семье один ребенок. Я планировала ему рассказать, конечно, но позже, после операции, пока как-то боялась, стресса и так хватало.

С Наташкой мы больше не общались. Я таила на нее обиду, вспоминая ту отрезвляющую пощечину, а она делала вид, будто не было всех лет нашей дружбы. Предпочла своего Валька, выбрала роль преклоняющей колени. И пусть мне было жаль подругу, сердце болело за нее, однако это был личный выбор Красновой.

А я умела уважать чужие решения.

* * *

В конце мая, буквально перед самыми экзаменами, мать прибежала домой растерянная. Я как раз только вернулась, мы с Витей гуляли на берегу озера после дополнительных занятий, которые организовали нам в школе за месяц до экзаменов. Я очень радовалась им, потому что по той же математике местами хромала, плохо она мне давалась. Шестаков даже предложил помощь, да так ответственно ко всему подошел: выпросил у классной ключи от кабинета, чтобы мы могли спокойно три раза в неделю на часик задерживаться после уроков и заниматься, нашел в интернете кучу тестов, в библиотеке взял задачники. Объяснял Витя, кстати, лучше математички, но и требовал не меньше. В итоге перед допами я хорошо подтянулась, многие темы усвоила. Даже переживания немного отошли на задний план.

А тут мать с порога огорошила, заставила все клеточки в теле напрячься:

– Дату операции перенесли!

– Как? Почему? – опешила я.

– Да кто ж их знает, поставили перед фактом, мол, раз бесплатно, ждите.

– Но ведь там… уже сроки, – бормотала себе под нос я.

– Врач сказал, что крайний срок конец июня. А там уже… – мама вздохнула. Я глянула на Мотю, спящего в коляске, и сердце сжалось в тугой комочек. Он был еще таким маленьким, беззащитным, нуждался в этой операции. Он и не жил-то толком: с детьми не виделся, на качелях не катался, не пускал мыльные пузыри, не пошел в первый класс. Он мог никогда всего этого не испытать и не попробовать.

В голову сразу полезли ужасные мысли, но я отодвинула их, маме нужна была поддержка, ей в разы хуже.

– Все будет хорошо, мам! – заверила я, натянуто улыбнувшись. Главное – верить. Мы обнялись, наверное, сто лет так не обнимались, крепко прижавшись друг к другу. Если бы в ту минуту спросили, на что вы готовы ради жизни маленького братика, я бы, не думая, ответила – на все.

Чуть позже мать, немного успокоившись, вдруг позвала меня в их с отцом спальню. Папа был на работе, в последнее время он пропадал там почти без выходных: то ли смен прибавилось, то ли напряженная обстановка с ожиданием операции на него давила. В любом случае за последние два с половиной месяца отец ни разу меня не ударил, даже голоса не повысил.

Мама открыла шкаф, вынула оттуда красный пакет с розами и протянула его мне, тепло улыбнувшись. Я осторожно взяла, хлопая от удивления ресницами. Затем приоткрыла и ахнула.