При казни использовалось некое изобретение – «поджар»: «И по многих неисповедимых муках и телеса их некоею составною мудростию огненною поджигати, иже именуется поджар».

Опалённых («поджаренных») людей гнали на большой мост через Волхов и оттуда бросали в воду, очищенную ото льда. При этом малых детей (!) привязывали к матерям и топили их вместе. По реке на лодках разъезжали опричники и с помощью багров и палиц «помогали» тем, кто не сразу шёл ко дну.

Утопили явно не одну тысячу людей, запрудивших Волхов, так как весной множество трупов стало причиной необычайно сильного паводка. По свидетельству современника, река не могла течь по своему руслу и разлилась по зеленеющим лугам и плодородным полям.

После «водной» расправы наступила очередь самого города. Как сообщает Новгородская третья летопись, царь «со всеми воинскими людьми поехал по всему городу и по всем посадам и повеле у всех градских жителей, во всех домах и в подцерковиях, и в полатах имения их грабити, и самих мужей и жён без пощадения и без остатка бити и грабить дворы, и в хоромах окна и ворота высекати».

Как и в Твери, опричники уничтожали всё, что не могли унести: запасы продовольствия, зерно, предметы домашнего обихода, лошадей и скот. В записках Г. Штадена читаем: «Были снесены все новые постройки, было иссеченно всё красивое: ворота, лестницы, окна». Посадских обывателей, которые пытались сопротивляться, убивали на месте. Р.Г. Скрынников писал: «Новгородский посад стал жертвой дикого, бессмысленного погрома».

Но хуже всего пришлось бедноте. 1570 год – это год голода и чумы. В поисках пропитания люди бежали в богатый Новгород. Иван IV приказал гнать нищих из города. Отмечались случаи людоедства. Царь приказал утопить в Волхове всех изобличённых в этом.

Бедственное положение основной массы населения России усугублялось мерами, принятыми Грозным против распространения эпидемии: «Все города в государстве, все монастыри, посады, деревни, все просёлки и большие дороги были заняты заставами, чтобы ни один не мог пройти к другому. А если стража кого-нибудь хватала, его сейчас же у заставы бросали в огонь со всем, что при нём было» (Г. Штаден).

Ограничения в перемещении населения очень способствовали «работе» опричников, которые разгромили новгородские «пригороды» – Ладогу, Карелу, Орешек и Ивангород. Кромешники жгли и разоряли деревни, церкви и монастыри в радиусе 200–300 вёрст от Новгорода. Некоторые историки называют это войной против собственного народа, скрывая под этим термином более трагическое явление – геноцид, то есть истребление беззащитных и несопротивляющихся.

«Погуляв» пять недель на родной сторонушке и насытившись кровушкой невинных соотечественников, Грозный неожиданно сменил гнев на милость. 12 февраля, в понедельник второй недели Великого поста, на рассвете, Иоанн призвал к себе по одному именитому человеку с каждой улицы Новгорода. Смертельно запуганные, они предстали пред владыкой. Но тиран «возрел на них оком милостивым и кротким» и тихо сказал:

– Мужи новгородские, все доселе живущие[29]! Молите Господа о нашем благочестивом царском державстве, о христолюбивом воинстве, да побеждаем всех врагов видимых и невидимых! Суди Бог изменнику моему, вашему архиепископу Пимену и злым его советникам! На них, на них взыщется кровь, здесь излиянная. Да умолкнет плач и стенание; да утешится скорбь и горечь! Живите и благоденствуйте в сём граде. Идите в домы свои с миром!

И пошли рабы Божии в дома свои, оставленные «благодетелями» без дверей и окон, без домашней утвари и запасов еды, радуясь тому, что не попали в число тысяч новгородцев, отправленных «благодетелями» к царю небесному.

Разгром Новгорода был так сокрушителен, что почти два десятилетия спустя при очередной переписи города, от которой в копиях сохранились писцовые книги, переписчики постоянно отмечали: «двор пуст», «место пусто».

Причины кровавого «новгородского дела» оказались тайной даже для его участников и современников. Трудно всерьёз принять версию об измене новгородцев. И не только потому, что Литва, равно как Ливонский орден и Швеция, всегда являлась для Новгорода большим врагом, чем Москва: варварский погром собственного государства, учинённый Иваном IV зимой 1569–1570 годов, практически ничего не изменил в управлении городом и землями новгородскими. Уже через два года царь жалует новгородскому архиепископу Леониду грамоту, в которой подтверждает прежние его права. Как и прежде, город управляется «пятиконецкими» старостами (Новгород делился на пять «концов»). За городом сохраняется чеканка собственной монеты. Новгородское наместничество по-прежнему самостоятельно в дипломатических сношениях с Ливонией и Швецией…

Другая версия – о заговоре в пользу князя Старицкого. Может быть, царь избивал в Новгороде его сторонников? Не похоже. За три месяца до начала похода вести о казни должны были достичь Новгорода. Зная характер Ивана IV, новгородцы, если бы ведали за собой вину, могли приготовиться к отпору… или к покаянию.

Кроме того, царь, расправлявшийся с каждым, кто во времена опричнины осмеливался давать в монастыри и церкви вклады на помин души казнённых, здесь, в самом Новгороде, перед возвращением в Москву выдал Кирилло-Белозерскому монастырю грамоту на «село Ветлинское Дмитровского уезда» для поминовения души князя Старицкого.

…После Новгорода Грозный намеревался взяться за Псков. 21 февраля горожане встретили его хлебом-солью и изъявлением полной покорности. Тем не менее все монахи и монастыри были ограблены до нитки. Опричники изымали деньги, кресты и иконы, драгоценную церковную утварь и книги. Людские потери были невелики: казнили игумена Псково-Печерского монастыря Корнилия, книжника Васьяна Муромцева и ещё десятка три псковичей (в основном духовных лиц, связанных с игуменом).

Это чудо летописи объясняют заступничеством юродивого Николы, которого посетил царь. Угощая Иоанна, юродивый предложил ему сырого мяса.

Царь отказался:

– Я христианин и не ем мяса в Великий пост.

– Ты делаешь хуже, – заметил Никола, – питаешься человеческою плотию и кровию, забывая не только пост, но и Бога!

Юродивые почитались в народе почти как святые, они были воплощением его совести. Поэтому гневливый владыка сдержал себя, а Никола, провожая его, напутствовал:

– Хватит мучить людей, уезжай в Москву, иначе лошадь, на которой ты приехал, не повезёт тебя обратно.

Царь не внял данному ему совету, приказав снять колокола с Троицкого собора. Тут же пал его лучший конь. Трусливый и суеверный деспот в ужасе бежал из Пскова.

Новгородская интермедия закончилась. Подводя её итоги, Р.Г. Скрынников писал: «В истории кровавых “подвигов” опричнины новгородский погром стал самым отвратительным эпизодом. Бессмысленные и жестокие избиения ни в чём не повинного новгородского населения навсегда сделали самое понятие опричнины синонимом произвола и беззакония».

Тишина ужаса. С февраля по июль 1570 года в Александровской слободе расследовалось дело новгородского архиепископа Пимена. Собирались