Он отвел глаза:

— Не плачь. Я, быть может, куплю этот дом...

— Вы? — не могла скрыть удивления Устиша.

— У меня теперь есть деньги... И то верно: кому, как не мне, купить его! Кому, как не мне, все устроить здесь разумно и гармонично, как к тому всегда стремилась твоя добродетельная госпожа!... И твой завтрашний день прояснится. А потом пройдет зима... Мне было тяжело, и я упустил это из виду... Да, да, я куплю этот дом. Решено. И оставлю здесь всех, кто служил прежде, кто был угоден и предан твоей госпоже.

Устиша не ответила, но плакать перестала.

Потом подхватилась:

— Вы ступайте наверх. Я принесу вам чаю. Чтобы было тепло и... сладко.

Ни в этот вечер, ни в эту ночь Федотов и Холстицкий не вернулись. Вероятно, буря, которая разыгралась (дворник Антип ежеминутно крестился и пришептывал молитвы и говорил, что на своем веку, — а прожил он в Петербурге без малого шестьдесят пять лет — такого урагана не видывал; за что наказываешь, Господи, ох!), помешала им переправиться на Васильевский остров.

Аполлон в эту ночь никак не мог заснуть. Не успокаивалось возбужденное сознание, нетерпеливые мысли подгоняли время, которое тянулось, тянулось...

Слышно было, как неистовый ветер рвал кровлю, потом ослабевал на минуту, чтобы с еще большей силой приняться за свое дело. Среди ночи кто-то кричал на улице, но невозможно было разобрать — что. Да Аполлон и не особо прислушивался; возможно, слух обманывал, и крики на улице — это тоже был ветер; слышал же Аполлон, будто кто-то ходил по крыше и стучал по ней палкой, слышал же, как раненое чудище стенало и плакало в печной трубе...

Едва забрезжил сумеречный утренний свет, Аполлон уже поднялся. Выглянул в окно. Буря, как будто, слегка поутихла, но ветер все еще был сильный; низко над городом он гнал бесконечные ряды серо-сизых туч. То и дело принимался дождь; ветер — злобный властелин природы — забавлялся его потоками, швырял их то в одну, то в другую сторону. Дома стояли мокрые, унылые.

Аполлон решил сам сходить сегодня в Обуховку и, разыскав там доктора Федотова, потребовать от него объяснений. Но только Аполлон не вполне был уверен, что в такую погоду ему удастся переправиться на Адмиралтейскую сторону.

Внизу, в передней Аполлон встретился с Устишей и выразил удивление, что она поднялась так рано. На это горничная заметила, что девять часов — только для господ рано, а прислуга в это время уж давно на ногах. Устиша сказала, что собирается за каким-то делом в соседний дом — в дом господина Яковлева, известного хозяина пивоваренных заводов. Аполлон не стал любопытствовать, за каким именно делом, поскольку давно подозревал, что Устиша неравнодушна к тамошнему лакею Гришухе; едва только у Устиши появлялась свободная минутка, девушка тут же исчезала...

... Обмотав шею теплым шарфом, подняв воротник и надвинув пониже шляпу, — дабы не сорвало ветром, — Аполлон вышел из дома.

Ветер — холодный и резкий, пронизывающий — сразу ударил ему в лицо; за спиной громко хлопнула входная дверь. Вихрь закружил над сквером и цветниками, взметая под небеса давно облетевшую мокрую листву. Временами меж туч проглядывало солнце — холодное, по-осеннему равнодушное.

Уворачиваясь от летящих листьев, прикрывая глаза от порывов ветра, Аполлон шел по улице в сторону Коллегий, возле которых был наведен большой плашкоутный мост. Редкие прохожие, клянущие непогоду, кутались в шарфы, жались к стенам, заходили погреться в лавки; дамы грели руки в меховых муфтах. Тихо и жалобно поскуливая, дрожа от холода и испуганно озираясь на громкоголосых извозчиков, бежал куда-то бездомный черный пес...

Аполлон невольно оглянулся: «Тот ли?..»

На мост не пускали — что-то там с плашкоутами стряслось, не то дали течь, не то перетерлись канатные соединения — и это не удивительно: можно было поразиться тому, что творилось на реке; воды Невы, влекомые ветром, кажется, потекли вспять, уровень воды был необычайно высок — Аполлон это приметил сразу — вода едва не переливалась через каменные парапеты, грозя затопить ближайшие к берегу улицы.

Несколько полицейских в теплых шинелях и с саблями на боку держали оцепление; видно было, как какие-то работники суетились на середине моста. Люди толпились на набережной, глазели на реку, седую от бурунов и шипящей пены; кучера разворачивали экипажи.

О том, чтобы переправиться на другой берег в лодке, — даже если очень нужно, — нечего было и думать; лодку перевернуло бы сразу же, найдись сумасшедший перевозчик, дерзнувший отчалить от берега; было удивительно еще, как при таком волнении держался на воде мост и как работники, починяющие его, не сваливались в реку.

Полицейские говорили, что на мост никого не пустят при такой погоде, пусть и удастся устранить неисправность; при усиливающемся штормовом ветре мост в любую минуту может сорвать. Полицейские просили горожан разойтись по домам и заняться обыденными делами. Однако люди все равно не расходились: в неистовстве стихии они находили для себя любопытное и одновременно тревожащее зрелище.

Аполлон взирал на полноводную, ставшую вдруг грозной силой реку с досадой. Нева, которую он всегда так любил, возле которой проводил многие часы раздумий, наедине с которой не раз находил душевное успокоение, волны которой будто нашептывали ему прекрасные, совершенные, глубокие мысли, достойные внимания любого мудрейшего из философов, теперь нарушала его планы. Циклопической змеей река перегородила ему дорогу и не пускала... В ожидании, пока стихия не успокоится, можно было бесконечно взглядывать на часы, торопить время. Так могло пройти и два, и три дня... Аполлон не знал, что предпринять...

Ветер то ослабевал на минуту, а то налетал вновь — еще более отчаянным порывом; ветер срывал пену с гребней волн и швырял на берег. Зябкая морось вымочила набережную и фасады ближайших домов. Какой-то мусор плыл по реке... Аполлон пригляделся: это были разбитые доски, бревна, старый потресканный гонт, несколько бочек, — видно, поднявшейся водой выше по течению смыло какие-то постройки; мост со складами на нем — вернее всего...

Очертания зданий на другой стороне реки были как бы размытыми — сумрак сглаживал четкие грани. Тяжкие напластования туч будто придавливали город; тучи сели на крыши и не думали с этих крыш сниматься...

... Вдруг пронзительно закричала какая-то дама. Оживление произошло в толпе.

Аполлон оглянулся.

Кто-то крикнул:

— Смотри! Смотри! Крыса!... Взвизгнули и другие дамы. Один из мужчин подался на голос:

— Где крыса? Где?.. — он так хотел посмотреть, будто в жизни не видел крыс/

— Господа, господа, расходитесь... — голос полицейского потонул в оживленном говоре людей.

— А вон еще одна! — был крик.

— И тут!... Крысы, господа! Откуда крысы?

— Плохой знак, — сделал мудрое замечание некий сухопарый старик. — Крысы бегут из подземелий, как из трюмов тонущего судна.