Наступила тишина. Ветер на дворе стих, но тучи не ушли. Сгущались сумерки, давно солнце село, и теперь его последние, пропавшие за пеленой лучи едва выглядывали из-за горизонта. Дрова в печи потрескивали едва слышно. Мирко, ошеломленный и сбитый с толку, произнес тяжело:

— Зачем мне все это, дядя Реклознатец? Я Рииту люблю, кто бы она ни была — хоть богиня светлая, хоть ведьма, хоть русалка, хоть дева зачарованная, хоть оборотень, пусть даже и дух бесплотный, которого сам выдумал. Мне одно надо знать: куда идти, чтобы ее вновь обрести, да что для этого делать. А уж если это богам или странам дальним, да еще и Мякищам на пользу пойдет, так я тому только рад буду. Спасибо, что растолковал мне, кто есть кто, да что я с собой в кармане да сумах седельных везу, да про веру дядину. Только ведь я к тебе пришел за тем, чтобы знать: куда да как. Если хочешь, советом это назови, потому как по твоим речам выходит, что обо всем ты мне рассказал, а уж решать я сам буду. Это справедливо. Но уж не обессудь — прошу совета твоего!

— Что ж, вот тебе совет, — откликнулся Реклознатец. — Возвращайся в Сааримяки да женись на Хилке. Бусину при себе оставь, может, вы в том краю еще побываете, дождетесь, пока объяснит кто, как у Антеро вышло. Ко мне будешь ходить на гуслях дивных играть учиться. И спокоя на твой век еще хватит, не так Всадник еще силен. Ну а коли по Риите затоскуешь, так ведь кто знает: Хилка — не она ли, только еще раз преображенная? Ведь и такое возможно. Ну что, приемлешь такой совет?

И вновь наступила тишина. Колдун во всем был прав. Действительно, доля и без того дала Мирко все, о чем можно было желать. Руку протяни — и все твое, ну за чем ему гнаться, куда идти, что искать? И с кем вздумал бороться — со всадником? Вот уж воин!

— Нет, — ответил мякша. — Не приемлю.

— Вот видишь. А еще спрашивает, почему я, мол, выбран. — Колдун говорил, светло улыбаясь и Мирко, и чему-то своему. — Каждый ли пойдет неведомо куда, неведомо что искать? Каждый ли на то жизнь положит? А если пустое это все, обман, если это всадник тебя крутит, чтобы заманить да бусину отнять?

— Может, — безразлично отвечал Мирко. — Может, и я — не я вовсе, а пень березовый. Скажи, куда мне идти прежде, куда после, место укажи. А бусину я тебе отдам — она тебе нужнее, да и сохраннее будет. А то вдруг я потеряю дорогой.

— Да ты уж такими вещами не разбрасывайся, — полушутя-полусерьезно отвечал старик. — Это, если хочешь, мой первый тебе совет. А остальное — не горюй, все сегодня скажу. Только повечеряем прежде. Бани моей ты так и не испробовал. Да уж ладно, захочешь — придешь еще. А сейчас в подпол полезай, доставай все, что душе угодно.

Будучи на седьмом, а может, и выше, небе от радости, что колдун оправдал-таки его надежды, что можно будет не ждать чего-то от богов, а самому добиваться своего, он был счастлив, что знал, чего хочет.

Сели вечерять, и колдун повел речь о дальнейшем пути.

— Завтра паромщик будет, перевезет тебя с конями через плес.

— Какой паромщик? — не понял Мирко. Никакой переправы через плес вчера не было.

— Увидишь, — усмехнулся колдун. — Левым берегом, если от реки отойти, выйдешь на старое русло. По-над ним старая дорога идет. Она, хоть травой поросла, а все же куда проходимее, чем ольшаник приречный. До Хойры здесь пешему — четыре дня ходу, а конному — и того быстрее. На Хойре берег отлогий, песчаный, селение сразу увидишь. Кораблей там сейчас мало — не самый еще торг. В той деревне лодочник есть, хиитола — Ари Латикайнен, к нему подойди, скажи, что от меня идешь, — он поможет. Я к нему ворона с письмом услал.

«Ах, вот он где пропадает, — улыбнулся Мирко. — То-то Пори никого не боится, всюду бегает».

— Далее на корабле поплывешь. Где сходить, куда на зиму податься — это сам решай. Я на Вольных Полях не был почти, жизни тамошней не знаю. Ну, да не пропадешь. Коней сумеешь продать — на зиму хватит с лихвой тебе монет.

Дальше внимательно слушай: в городах торговых много народу толчется: купцы, воины-наемники, ремесленники перехожие, колдуны всякие, служители богов. Про вольков тебе всякий из них охотно с три короба наплетет, только гривну в руку положи. Поступи так: отыщи храм арголидский или служителя веры их. Таких легко узнаешь: одеваются во все черное либо во все белое, а в пышные наряды обряжаются только затем, чтобы во святилище молитвы творить. Знак у них есть особый, они его и на груди носят, из металла отлив или из дерева вырезав искусно. И в святилищах их везде знак тот найдешь. Сказать какой?

Вместо ответа Мирко взял бусину и показал колдуну. «Неужто? — спрашивали его глаза. — Да откуда же? Они-то почем знают?»

— Он самый, — подтвердил колдун. — Вот так оно и бывает. Народа уж нет и памяти нет, а Кулан Мабидун все в волькское рядится, а знак сам по себе, от одних к другим идет и все в золоте, а от людей и пыли не осталось. Только одному знаку не больно верь: тьму в свет претворяют, свет во тьму втаптывают — всюду так. Так вот: среди служителей арголидских тех ищи, кто по разным краям ходит — в свою веру людей обращает. Они больше знают про мир, чем мудрецы, которые в свитках друг у друга мудрость читают. Вольки частью в ту веру обращены, значит, арголидцам и путь к ним известен. Может так статься, что самих арголидцев в Радославе не сыщешь: князь Ивор с их страной, да и с другими соседями, не больно в ладах, мог и услать всех за Белые горы. А потому торопись, да не опрометчиво, может, и до Арголиды прогуляться придется, чтобы к волькам попасть.

— Хорошо, дядя Реклознатец, попаду я к волькам. Да к ним ли надо? Может, в самой Арголиде такое место есть, коли знак и у них в ходу? А? — засомневался Мирко.

— Нет, Мирко Вилкович, — отвечал колдун. — Не в одном знаке дело. Ты Рииту где встретил? А где Арголида? Вольки меж тем в этих краях жили. Арголидец любой в твою богиню плюнул бы давно, если не разбил, как тот колдун. Вольки — самый старый народ, что память о прошлом сохранил. Только они и могут знать, кто она, как зовут. Смекаешь, в чем суть? Как зовут — вот что тебе надобно. Рекло тебе нужно, или имя, что ближе к нему. Я, сколь могу, тоже узнавать буду. Только мне здесь это нелегко сделать будет.

— Ну а как не ведают вольки ни имени, ни богини той?

— Тогда остается тебе то самое место искать, если оно живо еще.

— А если нет? А если уж сотни лет с тех пор прошло? — не унимался Мирко.

— Вот что, — остановил его старик. — Ты, я смотрю, от речей моих мало в толк берешь. Сейчас что на дворе?

Мирко взглянул в окошко. Там, в черном уже небе, в разрыв облаков глядела звезда Конский Глаз. Звездный конь, вороной брат белого коня, влекущего колесницу Солнца, вышел на берег звездной реки.

— Ночь, — отвечал Мирко. — Гляди-ка, тучи разгоняет, звезды… Звезды, дядя Реклознатец?

— Посмотри-ка в бусину. Может опять тебе доля выпадет — увидишь там небо чистым.

Мирко поспешил достать бусину. Сначала, как и прежде, в ней клубился голубой туман, а потом внизу открылась чернота. И в блеске звезд Мирко предстала величественная картина. Море бушевало. Те водяные холмы, что ровными грядами шли на скалы в первый раз, ныне выросли как горы. Неистовый ветер срывал с их гребней пенные гривы, искрившиеся в свете луны. Старый замок гордо возвышался над скалой. Он казался серебряным — гладкий, не истершийся с годами камень отражал лунный свет, и замок светился. Все вокруг было погружено во тьму — берег, лес, темная полоса прибоя, и лишь замок, взметнувший ввысь свои башни, точно светоч, парил над темным миром, указуя путь тем, кто заблудился в этой ночи. Знали бы они, что в этом светоче их никто не ждет… Замок опять говорил с Тем, Что Под Скалой, но на сей раз звуки были тревожны и грозны, словно та песня, что сыграл на серебряных гуслях Реклознатец. Но теперь Мирко занимали звезды.