— Ну как, — сквозь шум до него донесся голос колдуна, — узнаешь светила?

— Узнаю, — радостно сообщил Мирко. — Они те же, что и здесь! Только стоят немного иначе…

— А ну, говори, как стоят! — докричался до мякши Реклознатец. — А лучше запомни хорошенько, а после начертишь.

Мирко сообщил ему, как мог, размещение звезд, а потом синий туман опять спустился и закрыл вид.

Реклознатец склонился над средних размеров ларем, почти доверху засыпанным чистым речным песком.

— Это я в ларь песок запер, чтобы кот не напроказил, — пояснил колдун.

Острой палочкой, предусмотрительно смочив верхний слой, чтобы рисунок был четче, старик изобразил там звездное небо бусины. Мирко, сколько запомнил, столько и исправил и добавил к чертежу колдуна.

— Молодец, памятлив, — сухо похвалил тот. — А теперь погоди, мне подумать надо. — Глаза его опять заблестели, но теперь это был другой, глубокий и ровный, свет, подобный блеску далекой звезды. Реклознатец шептал что-то, прикладывал ко лбу ладонь, проводил на песке всякие линии… Наконец он выпрямился и отложил палочку.

— На закате это, — изрек он. — Так далече, что когда у нас солнце уже в зените стоит, там оно только поднялось. Это если по зареву-месяцу судить, — добавил он.

— Значит, все это и сейчас есть? — еще не верил чуду Мирко.

— Значит, есть, — ободрил его колдун. Знал бы мякша, что рисунок звезд зримо сменяется через тысячи лет, и он мог вполне разойтись с покинутым замком на тысячу-другую годков. Для звезд и богов это немного, а человеку хватило бы с лихвой. Колдун знал об этом, но не стал растравлять Мирко душу.

— А высота у светил там та же, что и здесь, — заметил колдун. — Это тебе тоже примета. Коли на корабле туда поплывешь — всяко может случиться, — то корабельщики в том люди сведущие, не ошибутся.

— Да, а дальше как? — спохватился Мирко. — Ну, найду я ту крепость, и что?

— Сам говоришь: под скалой в пучине есть нечто, с чем боги говорят. И говорят через музыку гусельную. Научишься своими гуслями владеть — говорить сам станешь, и с замком, и с пучиной. Это море — самое древнее, оно все помнит, все скажет. Только на помощь не сильно надейся, — напомнил колдун. — Прежде всего сам должен дорогу найти. И тем тебе тяжелее будет, что знаешь ты: есть обратный путь.

— Спасибо тебе, дядя Реклознатец, — поднялся Мирко с лавки и поклонился старику. — Более ни о чем тебя спросить не могу — на все ты ответил, во всем меня надоумил. Скажи теперь: чем я отплатить тебе могу? Что мне Кулан наказал, ты знаешь. Это мне по силам. А ты что скажешь? Не могу я без благодарности от тебя уйти.

Старик задумался.

— Не знаю, что и сказать тебе, Мирко. Вот что сделаем. Ты сейчас почивать отправляйся, тебе в дорогу, а час уж поздний. О конях не волнуйся, они здесь таких сил набрались, что на всю зиму хватит. А я тем временем — спится-то мне неважно под старость — тебе поручение и придумаю. А теперь спать ступай, — наказал старик.

— Коли усну, — отвечал Мирко. Легкая звенящая радость переполняла его, и дорога впереди казалась ровной, краткой и светлой. — А попятного пути нет у меня, — молвил он, уже выходя в сени.

— Добро, коли так, — напутствовал его колдун. — Ступай, отдыхай до света.

Мирко вышел.

— Добро, коли так, — обратился колдун к коту. — Только я-то ведь знаю: теплый дом родной, да стол сытный, да поцелуй женский из любого далека назад вернут. И сколько раз он еще себя проклянет, что первого моего совета не послушал! Скатертью ему дорога!

Кот выслушал хозяина, лениво зевнул и улегся близ печки, подтверждая, казалось, тем слова о теплом родном доме и сытном столе.

А Мирко, прихватив накидку, опять ушел на сеновал. Кони, довольные, пофыркивали рядом, как некогда — казалось, уже так давно — в ночном в Мякищах. Пахло росной травой, небом и немного песьей шерстью: Пори опять устроился под боком у хозяина. Присмиревший ветер уже не сбивал облака в плотное серое покрывало, а напротив, заботливо и рачительно разгребал их по сторонам небосвода, точно пыль сдувал. В чистых окнах звезды зажигали свои приветные огни и звали к себе. Уж из их-то высокой горницы точно был виден далекий закатный берег, ждавший его. Мякша пытался поразмышлять о случайной доле и нерушимой судьбе, о которых толковал ему колдун, но мысли разлетались, как облака, и он стал просто смотреть в небо.

Где-то там высокой дугой отражался его пройденный и предстоящий еще земной путь, но увидеть это смогут только потомки. С этими мыслями Мирко и уснул.

Утро выдалось тихое, ясное. Мирко поднялся еще до рассвета. От вчерашней пасмурности и следа не осталось. Он вспомнил, что так и не успел за полтора дня обойти островок. Теперь он решил исправить это упущение, к тому же ему хотелось пройти хоть раз подземным ходом. Мирко направился на скалистый восточный берег. Под сенью деревьев было еще темно и сыро. Узенькая тропка вилась и уходила на пригорок. Ничего волшебного и необычного не было вокруг, но Мирко чувствовал, что идет по какому-то заповедному лесу, помнящему и знающему больше, чем все люди на земле. Кто знает, может, не все пожгли и порубили северные черные воины в незапамятное время? Может, этот моховой ковер вел свою родословную прямо от тех, самых первых на земле мхов? Неисчислимые века вставали вокруг мякши в этот предрассветный час и смотрели на него с надеждой своими огромными, бездонными вездесущими глазами. Их взгляд и встречал, и провожал каждый его шаг внимательно и грустно. Эти века ничем не могли помочь ему, но в них, прошлых и недвижных, был растворен он, нынешний и движущийся, и с его движением смотрели в темное грядущее они. Этим утром в первый раз осознал Мирко смысл их союза, и с тех пор бездонная и холодная вечность нашла приют в его сердце, согретая его теплом.

Он вышел к обрыву. Пар поднимался над черной бегучей водой реки. Слева крутым откосом поднимался северный берег, весь седой от туманной росы. Заросли уходили прямо в лиловое небо, сливаясь с ним. Южный берег затих в ожидании зари. Смутно белели стройные стволы берез, уходящие за поворот реки. Дальше все скрывалось в густом молочном тумане. Там лежала новая дорога, предстоящая Мирко. Он посмотрел поверх леса, на восток. Стайка легких облачных куделей, где-то далеко плывших над лесным простором, едва заметно подсветилась снизу золотисто-розовым сиянием. Это были предвестники солнечной колесницы, первая улыбка нового дня. И Мирко улыбнулся в ответ. Сколь бы ни любил он Рииту, как бы ни влекло к себе ее живое тело, как бы ни были близки ему людские радости и горести, в душе его всегда оставался этот свет холодной красоты — любовь к небу и звездам, камням и облакам. Туда уходил он от всех, там оставался властителем мира грез, там находил сладкий покой. Эта любовь была самой дорогой его любовью.

Мирко повернул направо, опять углубившись в лес. Мох здесь был толст и мягок и в то же время упруг. Ноги тонули в нем, но не проваливались, как в снегу или в болоте. Пройдя немного, он вышел к огромному — в полтора человеческих роста — валуну, похожему на вросшего по плечи в землю великана. Выглянув из-за его окаменевшего плеча, Мирко увидел ту самую заводь, где причалил позавчера лодку. За каменной грядой неслась Смолинка, а в затоне только мелкие редкие волны тревожили водную гладь. Мякша спрыгнул с невысокого обрыва в рыхлый чистый песок. Прямо за его спиной — и как он вчера этого не приметил! — в красной скале чернел прямоугольный проем. Каменная балка, поддерживающая свод, точно притолока, была покрыта незнакомыми буквами, и в то же время знакомыми Мирко: именно они были вышиты на повязке дяди Неупокоя, золотом по синеве. Знаки на камне отличались по форме: те были мягкие, округлые, небесные, эти — твердые, рубленые, земные. Не всякий, даже увидев их рядом, нашел бы сходство. Но для Мирко надпись на повязке у дяди была столь знакомой, что никаких сомнений не оставалось: буквы — те же. Мирко вспомнил рассказ деда Рейо о том, как получил дядя эти письмена, вспомнил речи колдуна про арголидскую веру, вспомнил твердость характера дяди. Овеянные древней тайной, непонятные слова проступали сквозь предрассветный туман, как сквозь завесу времени. Загадочная, манящая темнота подземного хода притягивала Мирко, и он, не будучи в силах противиться ее зову, шагнул в проем.