Немеров с сожалением развел руками:

— Что поделаешь? Повышение.

Койт медленно выпустил воздух сквозь губы, стараясь взять себя в руки.

Зейл корректно намекнул русским, что разговор лучше продолжить в ином месте. Троица направилась в комнату адмирала.

— Вы не находите, — спросил Немеров по дороге, — что Чернавину, как новому первому заместителю главнокомандующего, следует послать поздравления?

— Лично я, — откликнулся Руденко, — никого поздравлять не собираюсь. Я подумываю о пляже на теплом море. Он ненадолго прислонился к стене, отдыхая. — А ты, мой дорогой мальчик, подумай о службе на гражданском корабле. И жене и дочкам лучше будет.

— Перемещение Чернавина — это очень серьезно, — заметил Койт.

Немеров открыл дверь.

— Надеюсь, Верно поможет нам вернуться на лодку.

Руденко с облегчением плюхнулся в кресло и, задрав брючину, принялся почесывать ногу около гипса. Немеров взял бутылку коньяка, подаренного Верно, и наполнил рюмки.

— За возвращение на Родину!

Койт от рюмки отмахнулся.

— Мы никуда не едем, — заявил он.

Руденко взял протянутую рюмку и сказал:

— Господин Койт, вам же ясно было сказано: миссия сворачивается.

— Не прикидывайтесь дурачком. Вы прекрасно знаете, что директивы моего руководства превалируют над распоряжениями вашего. Я от своего начальства никаких указаний не получал.

Руденко состроил озадаченное лицо.

— О каких директивах идет речь?

Койт ухмыльнулся:

— У нас не принято откровенничать с посторонними.

Немеров рассвирепел, услышав столь непочтительное высказывание в адрес Руденко.

— И сколько, вы полагаете, должен ждать мой корабль?

— Пока я не буду готов отплыть. — Койт гордо удалился.

Немеров посмотрел в темное окно.

— Что делать, товарищ адмирал?

Руденко пригубил рюмку.

— Во что бы ни был замешан Койт, не лезь туда. Держись в моем кильватере. Тебе терять больше, чем мне. — Адмирал с наслаждением вдохнул букет коньяка.

— О чем вы думаете? — поинтересовался Немеров. — У вас такой мрачный вид.

— Я знаю о новоиспеченном первом заме Чернавине. — Руденко потер глаза. — Бедный Панов.

— Бедная Россия.

Руденко поставил рюмку на стол и положил больную ногу на подставку.

— Удивительное место, — произнес Немеров, постукивая пальцами по оконному стеклу. — Каков замысел! А исполнение!..

Руденко кивнул:

— Не уверен, что сотрудники это сознают в полной мере. Возможно, слишком напуганы тем, что здесь происходит. А быть может, просто привыкли, и станция не производит на них должного впечатления.

В дверь постучали.

— Войдите, — пригласил адмирал.

— Как ваша лодыжка? — поинтересовалась Хэнли, глядя на Руденко. — Под гипсом не чешется?

— Еще как! Ноя выздоравливаю. Больше не болит. В настоящий момент остальное меня не волнует. — Он поднял костыль. — Скоро надеюсь перейти на трость. Вы пришли, дабы осведомиться о моем самочувствии?

— Вообще-то нет. Я пришла вас расспросить.

— О чем? — заинтересовался Руденко. — Прошу вас, присаживайтесь.

Хэнли опустилась в кресло. Немеров остался стоять у окна.

— У меня тревожные вести от коллег в Лос-Анджелесе, — сказала Хэнли. — Во-первых, Лидия Тараканова мертва. Во-вторых, поблизости от станции, подо льдом, находится ядерная установка российского производства, которой лет двадцать-тридцать. Как я понимаю, это довольно долго, установка могла проржаветь, но в данный момент она меня не особенно занимает. Гораздо больше меня беспокоит вопрос, как далеко распространился искомый микроб. Знаете ли вы что-нибудь о причине смерти доктора Таракановой? Вы видели лодку, на которой она уплыла? С экипажем все в порядке?

Немеров и Руденко переглянулись.

— Да, кое-что нам известно, — сказал Немеров. — Однако если мы поделимся с вами информацией, у нас могут быть неприятности.

— Нас обвинят в государственной измене, — предупредил адмирал.

Хэнли прыснула:

— В измене? Что за ерунда!

— Отнюдь. Хотя для вас заброшенная установка действительно ерунда. Ваша проблема — люди, погибшие от неизвестной болезни.

Хэнли мгновенно посерьезнела.

— Ну да. Так что с доктором Таракановой?

— Видите ли, доктор Тараканова была не только ученым. И не столько…

Руденко полуобернулся к Немерову:

— Как по-английски будет «нянька»?

— Бебиситтер? — предположил Немеров и развернулся к Хэнли. — Она приглядывала за «малышкой».

— Да, да, — закивал Руденко. — Как я узнал недавно, она прибыла сюда, чтобы охранять тайну и держать Москву в курсе дела.

— Тайну?

— Данная ядерная установка, как вы ее называете, — на самом деле ракета. Она должна была взорваться высоко над землей и распространить искусственное сияние на две тысячи миль вокруг. Создать «щит напряженности» — поток быстрых электронов.

— Зачем? — испуганно пролепетала Хэнли.

— Взрыв в атмосфере над Арктикой на целых сорок восемь секунд возмутил бы электромагнитное поле Земли и оглушил бы американские радары, — объяснил Немеров.

— Замаскировал бы нашу атаку, — добавил Руденко.

— Взрыв над Арктикой? Боже мой! — Хэнли сцепила руки над головой, не в силах усидеть спокойно.

— Но случилось непредвиденное, — усмехнулся адмирал. — Советский Союз распался, колесо истории повернулось. Закрылись военные заводы, открылись фондовые рынки. На смену вражде пришли сделки. Конфронтация потихоньку перетекла в бизнес.

— Вот дерьмо! — воскликнула Хэнли. — Все намного хуже, чем предполагают мои коллеги. Если в газеты просочится хотя бы одно слово из того, что вы мне сказали, «Трюдо» станет самой горячей политической точкой планеты. Разве ваше правительство не может вывезти ядерную установку?

— К сожалению, у России сейчас нет ни денег, ни средств для столь трудоемкого предприятия, — сказал Руденко. — Нети политической воли. Наше руководство уверено, что низкие температуры сохраняют ракету в первозданном виде. Они рассуждают о ядерном заряде, будто это картошка в холодильнике. Их скорее волнует реакция Америки на факт размещения платформы в Ледовитом океане, нежели сама платформа. Мы нашли отчет Лидии Таракановой; она докладывала своему начальству о некоей Баскомб. Полагаю, эта Баскомб раскрыла нашу маленькую тайну.

— Анни знала? Так вот почему она писала о праматери всех загрязняющих веществ.