Но Лизу уже не остановить. Она почти орёт:

– Ах ты, сволочь! Да мне твои духи говном вонять будут…

Она торопится оставить кабинет, распахивает дверь и с порога договаривает:

– Ворюга! Ещё Бога вспомнил!

От завода к дому пёхом – версты четыре. Сегодня дорога и того длинней – она так и тянет вернуться и врезать Губошлёпу по морде. Но Лиза только повторяет:

– Вот гад!

Смеркается. Издали она видит, что у дома её поджидает Михаил!

Лиза рада бы пройти мимо. Но перед нею расцветает букет ромашек.

Какой мучительный аромат! Куда французским духам…

На плечах его тёплые руки, по коже – мороз. За спиною – ласковый шёпот:

– Девочка моя!

А ей хочется в кровь разгвоздить прошлое, которое Лиза никогда не посмеет ему объяснить, с которым невозможно смириться…

А значит, нельзя согласиться с присутствием в её жизни Михаила.

– Не-ет! Не-е-ет! – крутит Лиза утонувшей в цветах головою, отрицая разом и прошлое, и настоящее. – Нет!

Михаил пытается развернуть её лицом к себе, но она рвётся прочь и исчезает в подъезде…

Ночь. Лизе обычно хватает пяти часов выспаться. Она сидит на третьем этаже кирпичного дома, у окна своей коммунальной десятиметровки.

История получения этой комнаты более чем странная.

Такой же ночью не спала она в бывшей ванночке. По радио звучало: «Климу Ворошилову письмо я написал…» И приди ей в голову шальная мысль: а почему бы и мне не написать? Как родному отцу… И тут же письмо наполнилось и расстрелом отца, и детдомами, и ванной комнатой, и даже поэзией… По дороге на работу письмо оказалось в почтовом ящике…

Дерзость ею быстро забылась.

Но вдруг! У проходной завода её поджидает милая старушка – секретарь директора завода, ценившая Лизу за стихи. Сообщает, что из Москвы получено письмо, в котором она упоминается, что директор завода неделю как держит его «под сукном», что в обед никого в приёмной не будет и Лиза без помех сможет оказаться у директора…

И она оказалась!

За продольным столом сидят несколько человек какой-то комиссии! Не глядя на отчаянные жесты хозяина кабинета, она заявляет:

– Пока не отдадите письмо, не уйду!

Пришлось отдавать…

Письмо приказывало директору завода обеспечить жилплощадью Е.Л. Быстрикову – согласно норме, установленной законом!

И теперь у Лизы есть и кровать, и диван, и стол, и даже стулья, и даже швейная машинка – подольская! Купленная по случаю.

Счастливой Лизе хорошо пишется!

Но если сейчас побывать в её голове, вряд ли кому повезёт что-либо там понять…

Вообще-то в ней должны быть строфы, но там – проза! Там – бабушкина пластинка, таких же почти размеров, что и нынешнее Лизино жильё. В той избе около десятка человек – спят на сундуках, на полу, на полатях… В подполье, под самые половицы, вода – недалеко от хибары знаменитое Татарское болото. А надо всей этой нищетой витают – война, голод, чахотка, вшивость… У Лизиной бабушки, у Баранихи, имеется всё-таки какое-никакое подспорье – огород, соток десять!

Но в сорок третьем году обок этого надела решают строиться эвакуированные. Дом задуман огромный, добротный! Явно не с пустыми руками удралось будущим хозяевам в тыл…

Вот уж действительно: кому – война, а кому – мать родна…

Да чёрт бы с ними, но они отрезают бабушкины пол-огорода…

Лиза в семье самая маленькая, считается бестолковой. Бабушка при ней мало задумывается – дать или не дать своему отчаянью полную волю…

Тем она частенько гасит во внучке радость детства.

Ещё и старшая сестрица не спешит принимать её в свои затеи.

В бабушкиной ограде, под уютом приставленных к сараюшке досок, сестра с подружками устраивает «дома». Там идёт «стряпня» пирогов из грязи; посещение «соседей»: подражая взрослым, ведутся сплетни-беседы…

А Лиза берёт обычно старую корзину, идёт к ним «побираться».

Это её постоянная игра, сопровождаемая пением, похожим на молитвы. Их Лиза перенимает от солдат-инвалидов, которые сидят по краям высоких тротуаров заросшей болотной травою станции Татарская:

Или песнею, которую обожает петь дедушка Никита. Песню эту Лиза тянет на свой лад – у дедушки герои «ишли» с финского боя, а у неё:

За недолгое время, потеряв зятя и дочь да Сергея – сына, отпущенного из армии домой – умирать, бабушка только не каждый день, захлёбываясь слезами, спрашивает Небо: в чём перед Ним провинилась?

А Небо отвечает ей тем, что следом за этими смертями уходит сын Валентин, потом дед Никита… Остаются горе мыкать – сама бабушка, пятнадцати лет сын её Георгий, дочь Галинка девяти годов и две внучки – восьми и шести лет.

Нищета несусветная…

А тут ещё отнимают огород!

Как жить?!

Бабушкины страдания запекаются в маленьком сердце Лизы, да так на всю жизнь и прилипают к сердцу коростой. Нет-нет да память и подковырнёт эту болячку…

Вот и сегодня – закровавило… В душе Лизы она зазвучала стенанием…

Лиза и теперь не может осознать, как возникают в ней раздирающие душу звуки: из детства ли наплывают, из космоса ли насылаются? Спит ли она сейчас, грезит ли наяву?.. Прижата ли к земле тяжестью воспоминаний или витает за окном – в бесконечной тьме звёзд?..

И тут ей видится, как одна крупинка света вырывается из глубины небес! Разгорается! Мчится, рассыпая на стороны лучи! Стремительно близится. Врывается в окно и с такой силой ударяет Лизу в лоб, что она валится спиною на близкую кровать…

Сквозь живой бред ею осознаётся, что удар проник в кровь, жаром растворился там… И теперь тело затягивает в тяжёлый сон!