Рамакришна, великий индийский святой, говорил, что у Бога вызывают смех две вещи – когда святой говорит: «Я исцелил их» и когда ссорящиеся влюблённые говорят «Между нами нет ничего общего!»

Как выразился наш друг-врач, «не будьте полуцелыми». Всё, что мы знаем, можно постичь на более глубоком уровне. Исцеление не знает границ.

Наша «наполовину сердечная» целостность отчасти напоминает мне историю о человеке, который однажды днём, сидя в кресле, заметил, как река выходит из берегов и начинает затоплять его дом. Забравшись на стул, он наблюдает, как поднимается уровень воды вокруг. Мимо проплывают два его соседа в лодке, предлагая ему спасение от опасности. «Нет, я не сяду к вам в лодку. Бог меня спасёт!» – отвечает он, отмахиваясь от них. Продолжая наблюдать за тем, как поднимается вода, он забирается на второй этаж своего дома. Его со всех сторон окружает плавающая мебель, когда мимо его дома проходит резиновая шлюпка, управляемая служащими из управления шерифа.

«Забирайся к нам!» – умоляют они его.

Однако, качнув головой, он отворачивается от них со словами: «Нет, я не нуждаюсь в вашей помощи. Бог меня спасёт!»

Часом позже, когда он сидит уже на коньке крыши и вода достаёт ему до середины груди, над ним появляется вертолёт, из него спускают лестницу, настаивая, чтобы он забрался внутрь.

«Нет, мне не нужна ваша помощь, – отвечает он, – Бог меня спасёт!»

Вода продолжает подниматься, и этот человек тонет… Оказавшись в небесных сферах, он довольно бесцеремонно подходит к Творцу и интересуется: «Где же ты был, когда я так нуждался в тебе?!»

Тогда Бог спокойно склоняет к нему голову и говорит: «Что ж, сначала я послал к тебе лодку, затем – резиновую шлюпку и, наконец, вертолёт».

Видя во всём Бога и осознавая, что во всём есть развитие, мы поднимаемся над идеями о «Боге» или «развитии» и открываемся таковости, которую эти слова едва ли могут описать. Так наше исцеление вырывается из «окаменевшего внешнего круга мысли» и переживается как вкус чистого бытия.

Некто сказал: «Это не мир, который я создал, и даже не мир, который я выбрал, но мир, в котором я родился, чтобы обрести Бога».

Вероятно, немногие выбрали бы это царство непостоянства и привязанности как последнее пристанище, однако многие признают, что этот мир ценен в качестве площадки для обучения. Рождение – это болезненное посвящение, вводящее нас в неудобную сферу двойственности. Проскальзывая в некую свободную ячейку семейной матрицы, мы пытаемся всей целостностью своего духа вписаться в постоянно меняющийся мир людей и явлений, приятного и неприятного, обретений и потерь. Родившись в мире, где большинство променивают счастье на мимолётное наслаждение, мы часто безрадостно блуждаем между удовольствием и болью, порой не в силах отличить одно от другого.

Однако такова наша доля – мы попали в самый разгар театрального представления, изучая своё удовольствие и свою боль, пытаясь отыскать свет в огне. Учась сохранять открытость сердца в аду, мы оказываемся выше рая, выше двойственности.

Прекрасный суфийский поэт Руми говорит, что присутствие Бога, наша изначальная природа, «всегда здесь, перед нами».

Из самого сердца жизни, обращённой к духу, поэт говорит, что, идя к огню, мы входим в страдание, которое прекращает страдание, двигаясь в сторону подлинной радости свободного сознания. Однако там, где нам видятся воды удовольствия, мы входим в страдание, увековечивающее страдание, и развиваем стремления, порождаемые нашим повседневным горем, оберегая отрицание и привязанности старого ума, которые пропитывают нас насквозь, испещряют морщинами, раздувают нас, делают несносными и нелюбимыми, обделёнными жизнью и жизненной силой.

Руми призывает нас изучить болезненные препятствия на пути к сердцу, возникающие в уме. Он напоминает, что нужно оставаться открытым к болезненным ощущениям, которые могут возникать, когда мы приближаемся к тому, что всегда было для нас непонятным. Мы разгибаем палец за пальцем, раскрывая свой крепко сжатый с давних пор кулак, который превращается в открытую ладонь, в тот самый простор нашей истинной природы.

Погружаясь в горе, вынуждающее вас желать удовольствий, чтобы отвлечься от него, внутренний простор сердца раскрывается, подобно Миларепе, чтобы согреться у огня. Огонь увлекает сердце и взывает к исцелению. Вода часто погружает нас в надоедливый сон разделённости, который, подобно участнику дуэли, требует сатисфакции. Огонь поглощает то, что есть. Вода жаждет большего.

Один мой друг, умиравший от болезни Ходжкина, как-то заметил: «Я знаю, что из этого нельзя выбраться, через это нужно пройти, но здесь, внутри, ад». Спустя несколько недель, изучив свою печаль из-за того, что исцеление не соответствовало его ожиданиям, а также более полно отпустив своё прошлое, как-то раз он обратился ко мне со словами: «Знаешь, принятие творит чудеса». Его лицо сияло, жар огня очистил его. Он умер на одном дыхании. И слеза скатилась по его лицу, когда, освободившись от жизни, он окончательно вступил в неё, обретя исцеление в смерти.

Когда мы наконец осознаём, насколько обширны возможности как для страдания, так и для радости, мы начинаем приближаться к полноте воплощения. Полноценно воплощаясь, мы не закрываем глаза на смерть. Один учитель говорит так: «Жизнь, не несущая в себе смерти, выглядела бы очень странно». Рождаясь, мы начинаем воспринимать жизнь такой, какая она есть, – всем сердцем.